Мир приключений 1964 г. № 10

Рысс Евгений Самойлович

“Какая удача! Этой рукописью я куплю свободу для Финоциаро!”

Но тут же надежда померкла. Рукопись-то в шкафу, а шкафы в Гришиной библиотеке опечатаны. Как добудешь в таком случае рукопись?

В эту минуту Олсуфьев возненавидел всех Гришиных родственников. Это они, жадные Кушелевы-Безбородко, затеяли тяжбу против Гришиного отца. К нему, как старшему в роде, перешло собрание рукописей и старопечатных книг, накопленных екатерининским канцлером Безбородко. Завистливая родня, зная, какую ценность представляет коллекция,

затеяла тяжбу против главы своего клана, добиваясь продажи дедовского собрания н раздела вырученной суммы между всеми Безбородко. Дело, даже по тому времени, было позорное, но жадность Кушелевых-Безбородко оказалась сильнее нежелания скандальной огласки.

Тяжба родных получила законный ход, и суд до разбора дела опечатал книжные шкафы в библиотеке.

Олсуфьев выпрямился стремительно и сжал кулаки.

“Добуду! — сказал он себе. — Добуду, чего бы ни стоило!”

Николай встал из-за стола, за ним последовали гости.

Дубельта задержал старик Девидов. Высокий, грузный, он словно прижимал тщедушного Дубельта к мраморной статуе Гермеса, стоявшей в нише между окнами, и, размахивая жирными руками, стал на что-то жаловаться.

Когда Дубельт наконец освободился, Олсуфьев бросился к нему:

— Ваше высокопревосходительство! Кажется, я смогу достать рукопись!

— У кого? Назови владельца.

— Разрешите сначала проверить! А вдруг память подвела меня и это не та рукопись? Проверю и явлюсь к вашему высокопревосходительству. Явлюсь с рукописью и с просьбой.

— О чем просишь? За кого?

— За шарманщика одного.

— Чем тебе полюбился шарманщик?

— Не он, ваше высокопревосходительство, а его дочь.

— Вот оно что… Как его звать?

— Финоциаро.

Дубельт насторожился: Финоциаро возглавляет список преступников, отпусти он его — рухнет все обвинение. Но тут же вспыхнула мысль: а не удастся ли именно с помощью рукописи выбить последнюю ступеньку из-под ног ненавистного Мордвинова?

— Хорошо… Сам был молод, Олсуфьев, сам был грешен. Жду тебя, приходи, но только с рукописью.

К Дубельту подошел Пиетри.

Олсуфьев направился в дежурную комнату. Немного успокоившись, он вспомнил, что во время разговора с Дубельтом ему почудилось, будто за бархатной портьерой, за той, что справа от Гермеса, то ли портьера шевельнулась, то ли чья-то рука неестественно близко притянула ее к оконному косяку.

“Неужели подслушивали?! Ну и пусть! — решил Олсуфьев. — Не государственные же дела обсуждали!”

Во время недавнего пожара в Зимнем дворце сгорела и кордегардия — караульная рота размещалась сейчас в старой буфетной, а для дежурных офицеров был отведен Синий зал, по соседству с апартаментами фрейлин. Это соседство стесняло офицеров, особенно в ночные часы, когда дворцовый комендант требовал чуть ли не гробовой тишины. Осенние ночи тягостно длинные, спать на дежурстве не полагается, поговорить в полный голос нельзя! Остаются

карты.

Без обычных шуток, без подтрунивания над неудачниками, без тех возгласов, которые сами собой подчас вырываются из стесненной груди, когда верная карта оказывается вдруг битой, — азартная молчаливая игра изматывает больше, чем беспокойный сон в душную ночь.

Поэтому так удивились офицеры радостно оживленному состоянию поручика Олсуфьева. Он сегодня не играл, а школьничал: подолгу задерживал карты в руках, улыбался чему-то, часто подносил карты к лицу, словно скрывался от чего-то.

— Что с тобой, Козлик?

Олсуфьев не отвечал, но по его разгоряченному лицу, по блеску в глазах угадывалось, что он возбужден.

Козлик действительно был возбужден. Он видел себя (так отчетливо можно видеть себя только во сне) в кабинете у Дубельта. “Ваше превосходительство! Вот она — рукопись!” Дубельт берет рукопись своими сухими пальцами, гладит ее.

“Олсуфьев! — говорит он растроганно. — Ты сослужил службу своему государю!”

“Распорядитесь, пожалуйста, чтобы отпустили со мной шарманщика Финоциаро!”

Дубельт зовет адъютанта:

“Выдать на руки Олсуфьеву шарманщика Финоциаро!”

— Козлик, — зашипел сосед слева. — С какой карты ты ходишь?!

Видение исчезло, но приподнятое, возбужденное состояние не покидало Олсуфьева. Он играл рассеянно и делал грубые промахи.

— С тобой сегодня невозможно! — решительно заявил сосед.

Нервы постепенно успокаивались, а успокоившись, Олсуфьев понял, что пока радоваться нечему. Ему повезло, но журавль-то еще в небе: ведь рукописи у него нет! Она в шкафу, и шкаф опечатан сургучными печатями… да и не в его квартире находится!

Рождались планы один смелее другого, и каждый следующий план, как и каждый шаг при подъеме в гору, приближал, казалось, Олсуфьева к цели.

К утру он уже был уверен: “Добуду!”

6

Караульная рота семеновцев вернулась в казарму; офицеры разошлись по домам.

За Олсуфьевым увязался поручик фон Тимрот — белобрысый, с тонким длинным носом и вытянутым, как у щуки, ртом. Олсуфьев думал о своем и не слышал, о чем говорит попутчик, но однообразный, как звук пилы, голос Тимрота раздражал.

— Прощай, я тороплюсь.

— Жаль, Олсуфьев, я полагал, что и ты честью нашего полка дорожишь.

— При чем тут честь полка? — насторожился Олсуфьев. — Ты о чем говорил?

— Об офицере нашего полка, который вел большую игру в каком-то доме: его там в шулерстве уличили.

— Врешь!

Тимрот остановился — его щучий рот вытянулся еще больше.

— Олсуфьев, — произнес он ледяным голосом, — ты забыл, что говоришь с фон Тимротом.

— Фамилию его назови!

— Фамилии не знаю. Мне описали только его внешность: большой, толстый, сопит, когда в карты играет.