Мир Приключений 1965 г. №11
Шрифт:
Скрипичный мастер Золотницкий был на месте. Поздоровавшись с ним, я спросил, как его здоровье, — он пожаловался на сердце. Я показал старику выданное редакцией удостоверение и объяснил, что чем подробней он расскажет мне о своей работе, тем лучше выйдет очерк. Мастер надел очки в золотой оправе и долго читал мой документ.
— Да, лечу больные скрипки, — проговорил он тихо. — Вдохнешь жизнь в такую загорелую дочку, — продолжал старик, беря в руки потрескавшуюся, с отставшей декой скрипку, — и сердце радуется! Словно я доктор, спас от
Андрей Яковлевич пошел в подсобную комнату, закрыл за собой дверь. Я оглядел мастерскую: два окна с порыжевшими шторами, в простенке высокий столик, на нем электрическая плитка с маленькой кастрюлькой, где, как я узнал потом, варят осетровый клей. Справа и слева, ближе к окнам, — два шкафа с раздвигавшимися стеклянными дверцами, за ними восстановленные скрипки и альты. На стенах, на особых крючках, — виолончели, похожие на раздувшиеся от спеси скрипки, а под ними могучий богатырь — контрабас.
Над дверью — стенные часы, наискосок от них — на полке — камертон с резонансным ящиком и молоточек, а от него тянется к столу мастера проволока. Параллельно окнам, от одной стены к другой, — рабочие столы, на них, в деревянных ящичках, — набор рубаночков, циклей, стамесок, напильников; пузырьки с красками и лаками. На одном столе — металлическая струбцина, служащая для зажима различных частей смычкового инструмента, на другом — в деревянных “барашках”, словно больная во время операции, — виолончель с открытым нутром…
Золотницкий принес белую верхнюю деку, сел на свое место и вставил ее в струбцину. Дернув за проволоку и этим приводя в действие камертон, старик, водя смычком по краю деки и извлекая звук, настраивал ее на “ля”.
Свет висящей лампочки ярко освещал мастера — его спокойное лицо, поредевшие волосы, залегшие на лбу морщины, черные с сединой брови, худую жилистую шею. Он казался старше своих шестидесяти лет.
— Ведь у вас есть ученики? — спросил я.
— Да, шестнадцать человек!
— Где же они?
— Сегодня пошли в Кино повторного фильма. Там идет “Петербургская ночь”. Хотят посмотреть скрипача.
Входя в роль, я оглядел мастерскую и сказал, что для стольких людей комната маловата.
— Другой раз повернуться негде, — согласился мастер. — Заказчики приходят, любители скрипок заглядывают. Знаете архитектора Савватеева? Частый посетитель! А то еще кинорежиссер Разумов…
Я обратил внимание Андрея Яковлевича на то, что в шкафах находится много ценных смычковых инструментов, а дверцы не запираются. Он стал подробно описывать, как охраняется мастерская.
— И ни разу ничего не случилось? — спросил я.
— Пока бог миловал!
Я понял, что он хочет скрыть попытку взломать несгораемый шкаф, и, чтобы не возбудить подозрения, начал говорить об основоположнике советской школы скрипичных мастеров Витачеке.
— Он создавал скрипку, пользуясь научными методами, — сказал я.
— Умница! — поддержал меня мастер. — Въедливый! И ба-альших способностей!
— А
Андрей Яковлевич метнул на меня испытующий взгляд, кашлянул, перевел глаза на деку и как ни в чем не бывало опять склонился над ней. Потом, не поднимая головы, елейным голосом спросил:
— Вы и Фролова изволите знать?
— Да, бывал у него и у Морозова. В Государственной коллекции немало их инструментов! Настоящие художники!
Тут Золотницкий вскочил с табурета и стукнул кулаком по столу, воскликнув:
— Художники божьей милостью! А сколько таких было? Сколько осталось? — Он выбежал на середину комнаты, выдвинул ящик стола, схватил книжечку в серой обложке. — Вот, — поспешно листал он каталог Государственной коллекции смычковых инструментов, — посчитайте, как много итальянцев, как мало нас!
Слушая его взволнованную речь и глядя на порывистые движения, я понял: если такой человек вспылит, быть грозе!
— Скажите, уважаемый, — проговорил Андрей Яковлевич, стремительно опускаясь передо мной на стул и поджав под себя ногу, — кто, когда и где рассказал народу о наших успехах? О наших неудачах? Кто заявил, что мы, мастера, уходим, а заменить нас некому? — Он развел руками. — Некому-с!
— Об этом пишут в своих статьях наши современники!
— Пишут? Я покажу, что они пишут! — воскликнул мастер, и — откуда что взялось! — вскочил на ноги, стремглав понесся в подсобную комнату, и, выскочив за порог, закрыл за собой дверь.
За ней слышались гулкие шаги по каменному полу, шуршание бумаг, бормотание. Я подумал, что самое главное — оградить старика от волнения, а тут с первых же шагов, правда неумышленно, взбудоражил его. Я постучал в дверь подсобной комнаты, услыхал возглас: “Шагай!” — и вошел. Раскрыв на порыжевшем диванчике папку, Андрей Яковлевич, низко склонившись, перебирал журналы, газеты и вырезки из них.
— Ума не приложу, — сказал он, — куда девалась статья!
— Да вы не беспокойтесь! — проговорил я мягко. — Не последний раз прихожу, найдете и покажете.
— Нет, все переворошу, а найду, — сказал он и, взяв папку, отправился в мастерскую.
Я попросил у него разрешения сфотографировать подсобную комнату и его самого. Он молча кивнул головой и, пока на своем рабочем столе разыскивал в папке статью, я, достав лупу, тщательно осмотрел замок несгораемого шкафа. Я обнаружил над замком короткие глубокие царапины, следы свежего красного лака и сдвинул круглую металлическую, закрывающую отверстие замка крышечку, — она туго ходила.
С помощью вспыхнувшей магниевой пыхалки я сфотографировал крупным планом несгораемый шкаф и его замок. Потом вышел из комнаты, с разных точек снял входную дверь, мастерскую и копающегося в бумагах старика.