Мир приключений 1967 г. №13
Шрифт:
Растущая тревога пересилила слабость. Надо было сейчас же, немедленно выяснить, где он и что с «Воскресенском». Должен же кто-то объяснить, что произошло в проливе.
Время шло. Никто не приходил. Не слышно за дверью ни голоса, ни шагов. Лишь мерный стук машины под палубой. Если б не он, можно было подумать, что судно безлюдное.
Лежать больше Олег не мог. Он поднялся с постели. Преодолевая головокружение, постоял с закрытыми глазами. Осторожно, придерживаясь руками за стойку коек, за стену, подошел к двери. Нажал на ручку. Дверь не поддалась. Нажал сильнее и почувствовал, как лоб его покрылся потом.
Он был заперт! Заперт,
Ноги ослабели. Койки, иллюминатор со столиком, улыбающаяся купальщица пошли кругом. К горлу подступила тошнота. С трудом добрался Олег до постели. Его трясло. Не помогло и натянутое до подбородка одеяло. Снова и снова в замкнутом кругу скользили одни и те же мысли: Нестерюк, «не засни там», яркое до боли в глазах пламя спички, удар и снова Нестерюк, «не засни там»…
В скважине лязгнул ключ. Дверь открылась. Вошел матрос. Сухощавый и гибкий, он показался сперва молодым. Позднее Олег увидел его волосы — курчавые, черные, с густой проседью — и лицо в глубоких резких морщинах, с запавшими щеками и тонким носом с горбинкою. «Не наш, — отметил про себя Олег. — Не русский».
Матрос поставил на столик небольшой поднос и внимательно всмотрелся в Олега — неподвижного, с неплотно смеженными веками. Насвистывая какую-то песенку, матрос стянул с себя голландку. В привычной морской тельняшке он стал ближе, доступнее. Олег открыл глаза.
— Где я? — спросил он. — Как сюда попал?
— Прежде кушать надо, мой мальчик, — ответил матрос по-русски и назидательно поднял палец. — Кушай, потом я все расскажу.
Короткий спор ни к чему не привел. Олег был настойчив, матрос непоколебим. Не отвечая па вопросы Олега, он твердо стоял на своем: больному надо кушать. Проще было поесть, чем тянуть время, продолжая бесполезный спор.
Маленькие обжаренные и круто наперченные колбаски с рисом оказались очень вкусными. Пока Олег ел, матрос смотрел на него с благодушной улыбкой, время от времени приговаривая: «Кушать надо больше. Больше кушать». Попутно он рассказал, что зовут его Баттисто Риччи. Около пяти лет он пробыл в плену, за Уралом. В лагере Баттисто почти три года проработал на русской кухне, где готовили для охраны, потом больше двух лет был переводчиком. Сейчас он, конечно, подзабыл русский язык, хотя совсем еще недавно ему довелось плавать на «Чезаре» с русским парнем.
Слушая его, Олег покончил с колбасками, кофе. Баттисто взял у него кружку и, не дожидаясь напоминаний, сказал:
— Теперь я все тебе расскажу.
Говорил Баттисто по-русски совсем не плохо, но с сильным акцентом. Иногда ему не хватало нужного слова, и он щелкал пальцами над головой, будто ловил его в воздухе.
Прежде всего он ответил на вопрос Олега, куда он попал. Находились они на португальском пароходе «Святой Себастьян». Посудина старая, тихоходная. Трампшип! Бродит по морю, ищет груз, не спеша доставляет его. Но в море и такие нужны. Вчера в восемнадцать сорок «Святой Себастьян» столкнулся в проливе с траулером. Столкновение оказалось на редкость неудачным. Когда «Святой Себастьян» отвалил от траулера, у того сразу образовался сильный дифферент на нос. Вода заплескивала в шпигаты, на палубу…
На помощь «Воскресенску» подошел следовавший за ним танкер. Разглядывать, что там
— А как я попал сюда? — опомнился наконец Олег.
Баттисто рассказал не спеша, осторожно, явно щадя больного. Иногда он останавливался, припоминая подробности или стараясь смягчить свой рассказ. Олега нашли на баке «Святого Себастьяна» после отбоя водяной тревоги. Видимо, перебросило его сюда силой удара. Он лежал без сознания. Старший помощник (он умеет немного лечить) нашел у русского парня сотрясение мозга. Больному нужен был полный покой, неподвижность, а он бредил, рвался из рук. Пришлось сделать ему укол. Старпом перестарался, и Олег проспал очень долго. Зато сейчас самое опасное миновало.
— Тебе надо лежать, — закончил свой рассказ Баттисто и для большей убедительности показал пальцем на койку. — И кушать. — Палец постучал по столику с подносом. — Много кушать.
— «Лежать, лежать»! — вырвалось у Олега. — А что с «Воскресенском»?
— Не надо бояться, — раздумчиво произнес Баттисто. — Я понимаю… Когда тебя принесли в каюту, ты кричал: «Я смотрел хорошо! Только нагнулся прикурить». — Он пожевал губами и, успокаивая больного, закончил: — Ничего. Капитан больше виноват, чем ты. Пускай его судят.
«Пускай его судят»! Успокоил! Да разве дело лишь в том, кого будут судить? На траулере были люди, товарищи. Все ли они живы, целы? На это Баттисто не мог ответить. Сам он не видел траулера, слишком был занят.
Некоторое время они молчали. Первым заговорил Олег:
— Баттисто!
— Да, мой мальчик.
— Передай капитану: я прошу его связаться по радио с каким-либо советским судном. Пускай меня снимут со «Святого Себастьяна».
— Я передам, — сказал Баттисто. — Но не думай, что так просто найти в море советское судно. Надо еще, чтоб оно было у нас на пути. Капитан не может сворачивать с курса. Итак, мы идем с пластырем, самым тихим ходом.
— Я понимаю, — кивнул Олег. — Все понимаю. Все же пускай радист свяжется с нашими.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Баттисто уделял больному много внимания, даже в рабочее время забегал проведать его. И все же в долгие часы одиночества думы Олега были однообразны, тягостны и сводились к одному: что делать? Надо действовать. Решительно. А куда может приложить свою решимость больной, прикованный к чужой койке? Даже когда ему станет лучше, все будет не просто. Ведь он не дома и даже не на «Воскресенске», где можно в чем-то ошибиться, зная, что его поправят, в худшем случае даже накажут. А вот случилось же, что и ошибся-то он чуть-чуть, закурил не вовремя, а получилось такое… разумом не охватишь. Нет. Ошибаться в его положении нельзя. Надо действовать только наверняка. А для этого хорошо бы знать, с кем его свела судьба. Олег подолгу вслушивался в доносившиеся с палубы голоса, силясь понять, что там за люди. И он обрадовался, когда в каюту вошел незнакомый матрос. Коренастый, с широкими плотными плечами и всклокоченной шевелюрой над полным подвижным лицом, он подошел к койке и ткнул пальцем в свою грудь.