Мир приключений 1968 № 14

Булычев Кир

— Как ты смел!

— Эх, Андрюша, Андрюша… Наивный ты человек! Все мысли твои — о машине и нефти, а что это даст тебе?.. Нефть для забавы весьма хороша, это верно. Сказывают, при императрице Анне Иоанновне ледяной дом на Неве строили. Там и ледяные дельфины, и слон из пасти своей горящую нефть изрыгал. Даже ледяные дрова, помазанные нефтью, горели…

— Я не о забавах думаю… — Андрей мог сказать ему, что еще сто лет назад почти вся нефть из Баку шла транзитом через Россию в Европу и купцы на том большой доход имели. Теперь же торговлю нефтью англичане и персы захватили, и в России нефть редкостью

стала, огромных денег стоит, — но Карл уже насвистывал какую-то песенку.

Между песчаной косой Миан-Кале и безымянной речушкой была мелкая бухта. В ней укрывались киржимы, привозившие с Челекена нафтагиль и нефть. Андрей часто приходил сюда, чтобы купить «белую» нефть, но находил лишь черную. Перегонять ее в Астрабаде не умели. Отчаявшись, Андрей пробовал растопить нафтагиль. Горный воск кипел, как сало на сковороде, становился жидким, а потом снова застывал. Для машины он не годился. Уже потеряв было надежду, Михайлов наткнулся на киржим, груженный кожаными мешками-тулуками с «белой» нефтью. Хозяин киржима, рослый, худощавый мужчина в стеганом длиннополом халате, просил за нее недорого. По-фарсидски он говорил нечисто, с акцентом.

— Трухменец? — спросил его Андрей.

Тот мотнул головой:

— Афганец.

Лицо у приезжего было мрачное, в голосе слышалось безразличие. Разговаривая с Андреем, он часто оглядывался. Позади него на корме, съежившись, лежал подросток.

— Хворает? — Андрей показал глазами на мальчика.

Афганец промолчал.

Андрей нагнулся над больным; приложил ладонь к его лбу. Кожа была влажная и горячая.

— Твой матрос? Юнга?

— Двух братьев уже отнял у меня аллах. Он один остался… — сказал афганец. И уже другим, сдавленным голосом спросил: — Зачем тебе это?

Андрей нанял арбу, [12] положил на нее два тулука и объяснил возчику, куда везти нефть. Сам он поехал в Городовин верхом.

В тот же день Андрей привел на киржим судового врача.

— Ты добрый человек, урус, — сказал афганец. Но смотрел он на Андрея с недоверием.

Мальчик метался в беспамятстве, и Андрей с врачом остались около него до вечера.

— Горячка. Но сердце у мальца крепкое, авось выкарабкается, — сказал врач.

К утру больному полегчало.

12

Арба — повозка на двух больших колесах.

Еще несколько раз врач в сопровождении Андрея навещал мальчика. Больше не оставалось сомнений, что он будет жить.

— Послушай, ага, [13] что я тебе скажу, — задержал Андрея афганец. — Я привык платить добром за добро. Берегитесь Ага-Магомет-хана, не верьте ни одному его слову. Он замышляет против вас.

— О чем ты? — насторожился Андрей.

— Больше ты ничего от меня не услышишь!

Проводив Андрея на берег, афганец отвязал канат, и волны понесли киржим.

13

Ага — господин.

На душе у афганца был сумбур.

Он впервые ослушался Искендер-хана, которого уважал как честного хозяина. Вместо того чтобы следить за эскадрой, Нежметдин невесть зачем плыл к Атреку. Он не выдал русскому замысел, в который был посвящен, но предупредил его об опасности. А это — та же измена. Совесть не мучила его, когда он топил у Баку и Дербента купеческие суда. Он вырос в кочевом, жившем разбоями племени, а корабли, пущенные им ко дну, принадлежали врагам веры. Свою службу у Искендер-хана он считал не хуже любой другой. И все-таки русский офицер совершил невозможное, заставил его поступиться своими интересами и честью.

Андрей сказал Карлу о разговоре с афганцем. Габлиц сморщил нос:

— С меня хватит Музаффара. Может, и афганец хитрит…

— Какой ему резон?

— Положим, есть: держать эскадру в трепете и страхе. А в общем-то, извести графа.

Карл не отпустил от себя Андрея. Он уговаривал его осмотреть развалины шахских увеселительных дворцов, показал семена померанца и стал уверять, что посадит их в России. Высказал свою догадку, почему эллины принимали Каспий за часть Северного океана. Плавая по морю, они встречали тюленя, который обычно водится во льдах.

— Похоже, что ты прав, — согласился Андрей.

Габлиц был в ударе. Не сдерживая восторга, он называл Каспий самым удивительным из всех морей.

— Обойдешь его, и словно бы путешествие вокруг света совершишь, — доказывал Карл. — Суди сам: в астраханских степях — злые морозы, в Энзели — круглый год солнце. Вдоль Балхана и Красных вод тянется пустыня, а за рекой Атрек — луга и сады. На Мангышлаке дождь большая редкость, а в Талыше из-за ливней — болота. Вдоль берегов встретишь и впадины, что ниже уровня моря, и горные цепи, одетые в вечный снег. Есть бесплодные земли, где и колючка сохнет, а есть чащи с лианами и лесными завалами, в которых без топора не пройти. К нему стремятся и величавая, плавная Волга, и бешеный узкий Терек, и теряющая свои воды в песках Эмба. А где еще найдешь такую диковинку, как Узбой — высохшее русло реки?!

— Добавь еще, что близ Каспия водятся леопарды и тигры, — улыбнулся Андрей.

Ему нравилась влюбленность Карла в природу.

— Зайдем к Войновичу вместе, — предложил Андрей.

— Тороплюсь, дружище. Граф поручил подобрать земли под сады. И мне он участок пообещал… — Карлу явно не хотелось прогневить Войновича.

Марк Иванович отправлялся с офицерами на охоту и был недоволен тем, что капитан-поручик вдруг неожиданно задержал его.

— Стоит ли полагаться на какого-то лодочника-афганца? Неужто своими планами хан делился с ним? Пустое это… — отмахнулся Войнович.

Андрей вновь завел речь о предупреждении афганца, когда командир эскадры получил от Ага-Магомет-хана приглашение на праздник. Помимо офицеров, на торжество звали матросов и солдат.

— От опасений недалеко и до трусости, — ответил Войнович Андрею. — А персияне не посмеют напасть на нас, ибо знают, что за эскадрой — мощь Российской империи.

Марк Иванович верил в свою звезду: на охоте он в двух шагах от себя сразил разъяренного кабана, наповал убил медведя.

Полсотни оседланных лошадей, присланных ханом, польстили его тщеславию.