Мир приключений 1968 № 14
Шрифт:
— Прошу вас! Рефлекс поиска, рефлекс на новое. Тот самый, что заставляет животное изучать неизвестные запахи, следы, все изменения в окружающей природе… Я изучал Павлова внимательно. Кроме того, кажется, ни один спор о космосе не обходится без этого рефлекса.
— К счастью, не только спор. — Гордин улыбнулся. — Остается повторить вслед за Павловым: без этого рефлекса животное погибло бы.
— Если человек — животное, то земное!
— Так было. Сказав «а», надо сказать «б». Не стоит шутить с неизвестным.
— Вы имеете в виду
— Но бывает, и автоматы ошибаются, как сказал…
— Помню, Гордин. Давайте пока на этом остановимся. Учитесь, читайте. Наш оптимальный рабочий день — четыре часа — для вас не обязателен. Однако восемь — предел. И только с соблюдением графика смены занятий. Старайтесь больше гулять, ездить, встречаться с людьми.
Гордин поднялся:
— Благодарю вас. Можно съездить в школу к дочери?
— Даже нужно. Если бы не запрет, вы получили бы сотни приглашений.
— Понимаю. Псевдоромантика.
— И живой интерес тоже. Теперь запрещение снято. Вы можете принимать приглашения или не принимать без всякого стеснения. И, конечно, высказывать в любом обществе любую точку зрения. Право, которого у нас лишены только члены Совета.
Ничего необыкновенного не было. Сначала позвонили из отдела информации — убедиться, что он дома. Потом привезли и установили картотеку. Двое ребят в шортах показали, как ею пользоваться. Пока один объяснял, другой дирижировал тросточкой и притопывал в такт собственной музыке. Кончив, они облегченно вздохнули и ушли, весело поблескивая голыми коленками.
В шкафу стояли пластинки — тонкие и упругие. Много — тысячи пластинок. И очень мало: трудно верилось, что здесь все. Все, что на протяжении пятнадцати лет писали газеты, говорили по радио, показывали в кино и по телевидению. Все, чем жили люди.
Гордин дернул шнурок. Бесшумно двинулся транспортер; веером — слева направо — легли на стол пластинки. Чудо предусмотрительности и внимания — это он увидел сразу. Цвета — яркий (глаз сразу находит главное) и целая гамма мягких (глаз отдыхает); шрифты — основной и вспомогательный; тончайшей работы рисунки — иногда серьезные, чаще шутливые; можно запомнить навсегда или забыть — зависит от того, что тебя интересует.
На просмотр пластинки Гордон тратил меньше трех секунд — первичная информация была сосредоточена в заглавии. Затем аннотация. И, наконец, текст — предельно сжатый, но вовсе не безличный: высказывания специалистов, комментарии газет. Если недостаточно, можно набрать номер отдела и код. Отдел давал информацию любой полноты, вплоть до первоисточников.
Вечером был город. Он любил город и раньше, в прежней своей жизни. Любил не задумываясь, привычно и равнодушно. В это трудно было поверить.
Он исходил город вдоль и поперек: от центральной площади до зеленого кольца бульваров. Он мог
С особой силой он ощущал это ночью. Когда становилось очень уж одиноко в просторной квартире, он спускался вниз. Улицы спали, но город жил: в невидимых окнах зажигались и гасли огни, тихо, как мыши, скреблись машины, легко и немного устало шуршали листья.
А вечером… Нет, теперь это было не так остро, как в первый раз. Шумных улиц он избегал. Но в огнях реклам, в матовом блеске мокрых тротуаров, в приглушенном смехе на темной аллее — всюду было что-то слишком резкое, тревожное. Он мог бы читать или слушать радио. Однако именно в эти часы его тянуло на улицу, тянуло к тому приподнятому, взвинченному состоянию, в которое приводил город. «Похоже на действие наркотиков, — качал головой врач. — А впрочем, образуется. С течением времени».
— Ты дома? Мы идем.
Они появились минут через десять.
— Садись, — распорядилась Рита. — Мой друг Валь, я тебе, папа, говорила.
Валь был высок, одного с ним роста, худой, угловатый, с длинными руками и развинченной походкой. Крупный подвижный рот и маленькие быстрые глаза.
— Называй папу Эриком. Ты не против?
— Пожалуйста.
Ничего из этого не вышло. Валь не называл его Эриком, он молчал. Говорила Рита. О школе, о городе, о подругах. Неожиданно она встала и объявила, что торопится.
— Поедем в Академию? Ты обещал.
Она сказала это очень уверенно, но глаза были тревожные — вдруг откажется…
— Хорошо, поедем.
Миновали корпуса Академии — легкие цветные кубики из стекла и пластика. Машина свернула вправо; в сплошной стене деревьев открылся узкий проход. Так же внезапно возник огромный овал — что-то среднее между площадью и стадионом.
— Комбинат отдыха, — сказал Валь. — Все двадцать четыре удовольствия сразу. А каков стиль здания…
— Нам нравится, — сказала Рита упрямо. — Наглядное пособие. И для кафе удобно.
— Это — кафе?
— Обычно кафе. И сегодня тоже. Или ты предпочел бы актовый зал?
«Я предпочел бы сидеть дома и читать, — подумал Гордин. — Остальное не так важно. Хотя можно бы найти и другое место. Космос между двумя чашками кофе. Экзотика».
Они вошли. Почудилось, что зал вспыхнул, будто в этот момент сотни людей чиркнули спичками. Но это были всего лишь свечи на столиках, очередная мода. Впрочем, красивая. В зыбком свете рождались гигантские тени, бежали по стенам, взбирались на низкий потолок. Воздух был чист, прохладен, с запахом свежей травы. Казалось, они зашли на огонек в старую деревенскую таверну — выпить по кружке эля.