Мир приключений 1968 № 14
Шрифт:
— Роскошествуешь, — сказал Гордин.
— Для контраста: Оленька у нас пуританка. И потом, у меня много друзей. Веер мне подарил Хант, а медведя — Румянцева.
— Балуют тебя друзья.
— И правильно. Я хорошая.
— Чем же это ты хорошая?
— Валь, быстро объясни Эрику, какая я прелесть.
— Она правда ничего, — сказал Валь.
— «Ничего»? Сейчас же извинись, или… или этот медведь тебя съест!
— Если бы только медведь… — сказал Валь жалобно.
Рита презрительно
— Вообще здесь вам нечего делать. Идемте в гостиную.
— Твой?
В гостиной висел всего один этюд. Море. Над самой водой низкие холодные тучи. Вода тусклая, как ртуть, спокойная — слишком тяжелая, чтобы волноваться. И у берега (берег низкий, песчаный) тупоносая рыбачья шхуна. Поморы.
— Конечно, Оленьки. Я же не работаю красками.
— А почему?
— Вчерашний день. Краски мертвы, не передают движения.
— Разве? Смотри, какая вода. Ветер ничего с ней не может поделать. Шхуна ложится всем корпусом, вода медленно оседает, ворчит. Скоро будет совсем темно, зажгут фонарь на передней мачте.
— Оленька может и красками, — неохотно согласилась Рита. — Но ты же не видел ее работ в свете.
— Хорошо?
— Плохо, — сказал Валь убежденно. — У Риты хорошо, а у нее плохо. Рита ее и сбивает.
— Ты можешь хоть объяснить мне, в чем смысл световой живописи?
— Нет, конечно. Это надо видеть.
— Покажи.
Рита покачала головой:
— Не сейчас. В августе, на защите диплома.
— Ладно, — сказал Гордин. — А карандашом или красками ты работать умеешь?
Рита фыркнула.
— Отвернись… Так… Теперь смотри!
Со стены на него смотрел Гордин. Рисунок был схематичный, но тем отчетливее в лице проступал треугольник: прямая линия рта и морщины от углов губ к переносице.
— Зачем ты… на стене?
Рита засмеялась.
— Чудак! Для того и стены. Раз!.. — Она схватила губку. — А хочешь, оставлю?
— Лучше сотри, — сказал Гордин. — Как-нибудь потом. И не обязательно на стене.
Рита опять замахнулась и бросила губку.
— Оленька посмотрит, потом.
— Как же ты все-таки живешь?
— Обыкновенно. Валь, расскажи. — В ответ на его взгляд капризно вскинула брови, но сказала кротко: — Со стороны виднее.
— Встает в девять, что, однако, не следует понимать буквально. Рефлекс номер один — кнопка магнитофона. Рефлекс номер два — бисквитное пирожное. Номер три — спор с Олей. Вечная тема из Гамлета: быть или не быть на первом уроке. В итоге компромисс: Оле — быть, Рите — не быть.
— Это все Оленькины фантазии, — сказала Рита. — В субботу, например…
В дверь постучали.
— Оленька! — крикнула Рита и умчалась.
Довольно долго ее не было.
— Агитирует, — сказал Валь. — Только бесполезно. Во всем, что касается этого, —
«Кремень» — оказался худенькой белокурой девочкой с толстой косой и большими, удивленными глазами. И звали ее не Ольга, а Ольма — имя, которое иногда встречается на севере.
— Совсем не такой, гораздо красивее, — сказала она, увидев рисунок, кажется, раньше, чем Гордина. — Я сделала бы так…
На стене возник еще один Гордин — моложе и красивее. У него были чуть вьющиеся волосы, брови высокие, грустная складка в углах губ.
— Ничего подобного! — возмутилась Рита. — Она же тебя как следует не видела. Влюблена заочно.
— Рита! — сказал Валь.
— А что, подумаешь — тайна!
— Я вас таким и представляла, — сказала Ольма. — По портретам.
— Вы долго жили на севере?
— Всю жизнь. Приедете к нам? Адрес простой: Волонга, Чёшская губа.
— Охотно, — сказал Гордин. — Я давно не был на севере, а посмотрел на этюд…
— Сейчас. — Она сняла этюд. — Возьмите. К вашему приезду — видите? — зажегся огонь на мачте.
Транспортер не работал, нервно подрагивали тонкие края ленты. Гордин толкнул рычаг. Лента тронулась и замерла. Пластинки кончились — тысячи одинаково белых, одинаково глянцевых, по единой системе пронумерованных пластинок.
«Вот и все, — подумал он. — Очень хорошо, что кончилось. Теперь я свободный человек. Захочу — поеду к Рите… Хотя нет, у нее защита. Позвоню Ханту… А зачем? Поеду на юг, или на север, или в лес».
Ни звонить, ни ехать не было желания. Он закурил сигарету, смял, прошелся по комнате. Определенно ему чего-то не хватало. Может, этих — белых, глянцевых. Лента не двигалась, теперь уже и края не дрожали. Стоп, извольте слезать. Станция назначения.
Он перебрал отложенные пластинки. Дискуссия о полетах в космос. Вторая дискуссия. Проект раздробления Юпитера. Спор о свободном времени. Освоение Марса. Кислородные полимеры. Наследственный отбор. Проблема игр. Эмоциональные автоматы.
Все это надо бы узнать подробнее. В пластинках мало информации. Но не сегодня, как-нибудь потом.
Он понимал, что слишком резко изменился темп. События пятнадцати лет он проглотил за месяц. А теперь нужно жить по-другому, день за день.
Он вспомнил о старых газетах, позвонил. Их прислали большие, великолепно оформленные.
Он читал. В первые дни много писали о его полете. Фотографии: он и Рита. Рита, совсем ребенок, что-то рисует. Рита купается в реке, рассматривает картину в музее, смеется. Свои фотографии он раньше не видел — даже эту, за кульманом. А другие и не мог видеть: снимали на тренировках, в момент отдачи рапорта, перед стартом.