Мир приключений 1973 г.
Шрифт:
«Вы понимаете, это бывает… Этот предмет я никогда особенно не любил… Мне, понимаете, теория техники толкания ядра почему-то вообще очень плохо давалась…»
Глава первая
К двенадцати часам дня Миша Стерженьков изнемог. Комната, в которой он готовился к ответственному зачету, стала казаться ему унылой, как теннисный корт под осенним дождем. Чугунные гантели и гири, сложенные в углу, словно налились тяжестью, много превышающей их истинный вес. Даже привычная ко всему боксерская груша, подвешенная в противоположном углу, выглядела съежившейся и поникшей.
Миша кончил занятия тем, что отчаянно обхватил голову руками и откинулся на спинку стула. Возможность что-либо воспринимать и усваивать,
(В деталях устройство подобного аппарата Миша Стерженьков быстро вообразил таким: над мягким, очень удобным креслом помещен был сферический колпак, от которого разноцветные провода тянулись к громадному металлическому сооружению, похожему на электронно-вычислительную машину. Себя самого Миша представил садящимся в кресло и подставляющим под колпак голову, а Спартак Евстафьевич Кваснецов, строгий декан отделения настольного тенниса, в это время закладывал в машину какие-то ролики, в которых аккумулированы были знания по всем дисциплинам, установленным программой. Потом замыкался рубильник и происходило следующее: сначала все собранное в роликах перекачивалось по проводам в колпак, а колпак затем надежно фиксировал знания в соответствующих мозговых клетках подставленной под него головы юного спортсмена Михаила Стерженькова…)
Тихонечко простонав, Миша открыл глаза, и фантастический аппарат далекого будущего сразу же исчез, вместо него на письменном столе остался лежать современный учебник «Теория техники толкания».
До зачета оставался всего один день, а прочитать оставалось еще почти полкниги…
Юный студент сделал усилие и пробежал глазами еще несколько строк. Безуспешно — в голову не лезло ничего. Миша захлопнул учебник и некоторое время уныло смотрел на его обложку. Атлетически сложенный спортсмен с рисунка на обложке, вооруженный знанием теории, уверенно и мощно посылал ядро прямо в Мишу.
Развеселая песня про разноцветные кибитки, гвоздь эстрадного сезона, которую напевала в соседней комнате сестра Татьяна, ученица седьмого класса специальной школы с обучением на исландском языке, звучала насмешкой. Миша поднялся из-за стола и поплелся в ванную, чтобы принять холодный душ. Движения его были замедленны, словно на телеэкране действия хоккеиста, повторяющего, как он забросил шайбу.
Мерно зажурчала вода. Но ее холодные струйки, обтекающие юное тренированное тело, в этот раз, увы, не придавали бодрости. Стоя под душем, Миша стал уныло перебирать в уме другие способы, которыми можно было бы все-таки заставить себя заниматься. Сделать это казалось выше человеческих сил. Настойчиво хотелось уйти из дома куда-нибудь подальше — в места, где люди легко и свободно обходятся и без техники толкания ядра…
…Да, именно вот такой оказалась завязка невероятной этой истории.
И сама обыденность, повседневность подобной завязки лучше любых других уверений должна подтверждать полную достоверность всех событий. Ясно, что любой научно-фантастический вымысел, по строгим законам жанра, сразу должен был бы начинаться не в пример как эффектнее. Скажем, с того, что в дверь Миши Стерженькова постучалась прекрасная девушка, прилетевшая с Марса; что ему позвонил по телефону последний из жителей Атлантиды; что, совершив прыжок с фибергласовым шестом, Миша не опустился затем на пенопластовую подстилку, подчиняясь действию закона всемирного тяготения, непреложность которого давно уже не вызывает никаких сомнений, а оказался бы, например, в четвертом измерении, или вышел на орбиту искусственного спутника, или же, наконец, распался на атомы и начал существовать в какой-то новой, не изученной современной наукой форме организации жизни, — ведь так обычно начинаются все эти поднадоевшие уже истории, в которых нет ни крупицы правды…
Конечно,
(Здесь, впрочем, самое время пресечь определенные подозрения в адрес Миши. Ведь кое-кто, пожалуй, неминуемо сможет предположить, что в конце концов Миша действительно махнул на зачет рукой и, понадеявшись неизвестно на что, отправился в какое-либо увеселительное место — в кино, в цирк, на эстрадный концерт, — чтобы легкомысленными развлечениями вытеснить из души угрызения совести, если они только были…
Нет, упорно и добросовестно Миша Стерженьков овладевал знаниями, положительно проявлял себя в теории и в практике разнообразных дисциплин, целеустремленно окончил первый курс и уже начал сдавать экзамены за второй, в зачетке его почти исключительно были четверки и пятерки. Что же касается теории техники толкания ядра — она была единственным предметом, с которым у Миши обстояло неважно, бывает ведь так…
Много ближе к истине оказался бы тот, кто предположил бы, что, энергично растерев себя жестким полотенцем и выйдя из ванной, позанимавшись немного с гантелями и гирями, потолкав штангу, Миша вновь вернулся к письменному столу и, обретя, как говорят спортсмены, второе дыхание, одолел в конце концов оставшиеся страницы теории. Да, так, без сомнения, поступил бы юный спортсмен… если бы не одно обстоятельство, исключительно важное для дальнейшего развития событий. Дом, в котором получила недавно новую квартиру семья Стерженьковых — Иннокентий Иванович, старший экскурсовод Музея художественной вышивки, Алевтина Игоревна, водитель самосвала грузоподъемностью в сорок тонн, Таня и Миша, — расположен был на городской окраине, возле густого лесопарка, в котором протекала река Москва. Короче, Миша Стерженьков принял еще лучшее решение: взять с собой учебник и позаниматься где-нибудь в тихом и укромном лесном уголке).
Повеселев, он вышел из ванной и заглянул в комнату младшей сестры, чтобы сделать ей строгое внушение о том, что надо не петь, а готовиться к предстоящему экзамену по исландскому фольклору. (В ответ, увы, Стерженькова Татьяна показала старшему брату язык, и с большим трудом он сдержался, чтобы не применить меру физического воздействия.)
Потом крепкие, тренированные ноги легко спустили Мишу по лестнице до первого этажа, и он ступил на асфальт, слегка даже пружинящий от июньской жары.
Лес, начинавшийся сразу же за домом, манил тропинками, уходящими к реке, и Стерженьков, сжимая под мышкой учебник, углубился в чащу.
Настроение его менялось, душа вновь наполнялась энергией, привычной спортивной упругостью. Предмет уже не казался ему таким трудным, с ним, без сомнения, можно было справиться, как и с любым другим.
Изредка Миша совершал короткие, хлесткие рывки метров на тридцать-сорок. Затем тропинка стремительно полетела вниз, к ленте реки, и Миша, мигом раздевшись на берегу, с наслаждением ступил в воду и мощно поплыл навстречу речному трамвайчику, поочередно меняя кроль, брасс, баттерфляй, переворачиваясь на бок, на спину.
Выйдя снова на берег, Миша тут же, рядом, выбрал тенистое место, лег на траву и углубился в учебник с силами, которых еще полчаса назад даже не подозревал в себе…
Да, в лесу учебный процесс пошел не в пример легче, решение, принятое юным спортсменом, оказалось абсолютно правильным. Миша перекидывал страницы учебника и за страницами словно бы воочию видел коротенькую фигуру преподавателя теории техники толкания Ивана Васильевича Петрова, смешно прыгавшего у доски, на которой он рисовал оптимальные траектории для полета ядра, объясняя своим тенорком: «А если соревнование происходит, скажем, в Андах, то здесь угол начального направления тот же, однако учитывается поправка на высоту над уровнем моря… Если же соревнования в Вологодской области, тогда иначе… И совершенно особое дело в городе Алма-Ате…»