Мир приключений 1975 г.
Шрифт:
Легкомысленная особа, подумал я и, назвавшись, сказал, что должен выяснить некоторые вопросы.
— Пожалуйста, входите, я ждала мужа.
Я позволил себе сдержанно улыбнуться, но на мой скепсис она не обратила никакого внимания.
— Ваши вопросы…
— Это ненадолго. Ваш?
Она отрешенно глянула на платок, отрицательно покачала головой.
Решив, что пускаться в объяснения не имеет смысла, я прямо спросил:
— Где вы стираете?
Звонок буквально сорвал ее со стула. Из прихожей донеслись возгласы и поцелуи. Это продолжалось долго, определенно, она про меня забыла.
Наконец они появились в комнате.
Она покраснела, мягко освободилась от его руки:
— Простите, мы не виделись полгода. — И ему: — Товарищ из милиции, нас ведь обокрали…
Как будто их можно обокрасть, ведь Мамонов воровал только вещи. Конечно, она забыла, о чем я ее спрашивал, и мне пришлось повторить вопрос. На этот раз я пустился в долгие и сбивчивые объяснения: я становлюсь косноязычен, когда испытываю неловкость.
Вот тебе и “легкомысленная особа”. Почему презумпция невиновности в отношении к преступникам не стала для меня определяющей нормой в остальных, куда более безобидных жизненных ситуациях?
— В основном, я стираю сама, а что покрупнее — в прачечной.
— У Огерчук?
— У Вали, в комбинатском общежитии.
Мои пробежки от дома к дому становились все стремительнее. Я настолько поверил в несокрушимость своей версии, что перед пятой дверью почти не сомневался в стереотипности ответа потерпевших Саблипых: “У Вали, в общежитии”. Платок меня больше не интересовал: свою роль необходимой “ниточки” он, пожалуй, сыграл.
— Где мы стираем? В стиральной машине. Если б не Игорь, я б, конечно, отдавала прачке, но он мне помогает. А вам некогда жене помогать, да?
— Ну, Леля… — укоризненно тянет совсем еще юный Игорь. — Вы не обращайте внимания. Когда ребенок засыпает, у нее сразу поднимается настроение.
Круглолицая скуластая Леля перестала резвиться и серьезно сказала:
— Сейчас еще что, а первые дни после кражи она вообще не хотела ложиться: вынь да положь ей “усатика”, вот где было мучение.
— Этот тип зачем-то прихватил тигренка, — пояснил Игорь.
— Что за тигренок? — Я помнил, что в перечне такого не было.
— Плюшевый, величиной с настоящую кошку. Мы хватились его вечером, когда укладывали ребенка.
Мало мне стиральной машины, так появился еще плюшевый зверь.
Я мужественно поблагодарил Игоря и Лелю, даже пообещал вернуть “усатика”.
“И все-таки она вертится!” Рзакулиевы, последние у кого побывал Мамонов, тоже стирали у Вали, в общежитии.
ТОЧКА ОПОРЫ
Почему я не взял раскладушку, а польстился на этот паршивый диванчик?! Вместо пружин он набит противотанковыми ежами. За окном темно, но в декабре веришь только часам. Без четверти шесть. “Аврора уж солнце встречала”, и так далее… А я думал, вчерашний понедельник никогда не кончится. Едва вернулся в горотдел, пришлось ехать к кинотеатру: передрались мальчишки из ремесленного. На ночь глядя прибежала женщина, оказывается, муж — шизофреник, недавно выписанный с “улучшением”, снова впал в буйство. С больным провозились очень долго, потому что “скорая” его не брала из-за отсутствия санитаров, а держать его в горотделе мы не могли. Наконец пришли к компромиссу: транспорт и врач их, санитары — наши. Снимать милиционеров с уличных постов нельзя,
И все-таки хороший был понедельник. Я невольно улыбнулся: передо мной одно за другим всплывали лица потерпевших.
Итак, я знаю, что Валина прачечная и выбор квартиры Мамоновым для совершения краж каким-то образом тесно взаимосвязаны. Но каким? Думать об этом не хочется. Моя голова совершенно не приспособлена к размышлениям. Я слово-то это “размышлять” не выношу, оно ассоциируется у меня с пустотой. Вот обдумывать полученную информацию — другое дело, но старая уже исчерпана выводом о наличии связующего звена между Валей и Мамоновым, а новой нет, за ней я только собираюсь идти. Информация, информация!.. Живи Архимед в двадцатом веке, ему не пришлось бы просить точку опоры!
Остаток ночи, видно, прошел спокойно, дежурный приветствует меня “добрым утром”.
— Ничего не доброе, — говорю я, — вся фигура болит.
А утро было все-таки доброе. Я это почувствовал сразу, как только вышел на улицу. Прошел дождь, но такой короткий, как процесс умывания моего Муш-Мушты.
И вообще я люблю этот час Спокойствия и Порядка, час, в который не совершается преступлений. Улицы наполнены звуками шагов весомых, знающих себе цену. Это выход рабочего класса, и он действительно полон величия! Мне кажется, людям с нечистой совестью становится не по себе от этого уверенного ритма шагов.
А я? Имею я моральное право вот так же с достоинством оставлять свои следы на умытом, еще не успевшем запылиться, асфальте? Они — созидатели, а у тебя после пятиминутной работы молотком на ладони вскакивает волдырь. Готовых ответов, конечно, сколько угодно. Милиция охраняет от преступных посягательств созданные рабочими руками ценности и даже нечто неизмеримо большее: жизнь, здоровье, достоинство. Но в это утро мне хотелось не только охранять, но, главным образом, созидать, и я мысленно назвал себя рабочим социалистического правопорядка.
Назвавшись так, я вдруг почувствовал, что эти люди, к чьей семье я только что приобщился, могут спросить с меня и за все наши промахи и недостатки. Готов ли я к такой ответственности? Как я ненавидел в эту минуту головотяпов и взяточников, беспринципных подхалимов и держиморд, которым удается иной раз напялить на себя мундир милиции и за которых я должен отвечать!
Как я ненавидел? Наверно, так, как можно ненавидеть, невыспавшись и натощак.
На автобусной остановке “Общежитие” людей еще мало: до комбината езды минут десять, а на часах — начало восьмого. Придется подождать, зато не разминусь, как вчера. С этим парнем меня познакомила работа в исправительно-трудовой колонии. Со студенческой скамьи я отправился туда, хотя были возможности получше. Тогда мне просто хотелось заглянуть за последнюю страничку детектива, ведь любой из них заканчивается изобличением преступника, а что потом? Теперь я убежден, что оперативники, следователи, судьи и адвокаты должны начинать работу там. Это вооружит их знанием тех, кого они будут потом преследовать или защищать.