Мир приключений 1975 г.
Шрифт:
— Зачем же Мамонову оговаривать себя? — удивился Ариф. — Мы ж его не заставляли.
— Такому, как Мамонов, в принципе безразлично, за пять или шесть краж получить очередной срок. Зато он с самого начала понял, как нам хочется, чтобы все кражи были совершены им, и использовал это с какой-то своей целью.
— Решил оказать нам услугу, — съязвил Гурин.
Ариф мялся, но не уходил. Рат молча перебирал документы. Я знаю, о чем он думал. Если кражу совершил кто-то другой, то этого другого надо найти и сделать это быстро едва ли удастся. А на
— Ну так как же, оставишь суду или?..
Рат не перекладывает ответственность на менее опытного. В самой форме его вопроса уже заключался ответ. Просто, в данном случае, последнее слово было за Арифом. Он — следователь и должен принять решение. Закон мудр: чем больше прав, тем больше обязанностей.
— Надо проверить, — сказал он.
Я пошел с Арифом, заварил — так расхлебывать вместе.
Прежде всего необходимо официально допросить потерпевших по поводу того же тигренка.
Мы приехали рано, Саблиных дома не было. Моросил дождь, торчать в парадном неудобно, решили подождать их в машине и чуть не прозевали. Дождь усилился, и Игорь с ребенком на руках галопом проскочил в ворота, а видел-то я его один раз.
Оригинальный это был допрос. Оказывается, Игорь работал в химической лаборатории и приходил значительно раньше жены. Поэтому на него возлагались дополнительные обязанности по дому, неисполнение которых, видно, грозило ему гораздо большими неприятностями, чем пропажа забытой всеми игрушки. “Мне бы ваши заботы”, — казалось, думал он, отвечая нам и носясь по квартире, как угорелый. А тут еще беби женского рода, но с ярко выраженными мальчишескими замашками, все время пыталась отнять у Арифа авторучку и под занавес, когда мы зазевались, дернула и с треском разорвала протокол. Папа ее отшлепал, но через пять минут она снова была в форме, так что мне, пока Ариф заполнял новый бланк, пришлось взять на себя роль отвлекающей жертвы.
Потом появилась Леля, похвалила меня за умение обращаться с детьми, указала Игорю на суетливость, мешающую рационально использовать время, и сообщила Арифу, что почерк у него не ахти. Попутно она что-то подправляла, что-то убирала и успела придать комнате неузнаваемый вид; перед нами на столе оказалась даже вазочка с живыми цветами. Самое интересное, что все мы, включая беби, без видимых на то причин, дружно сияли, как, впрочем, и сама Леля.
На улице Ариф глубоко вдохнул воздух, бодро сказал:
— Отличная погода, даже в машину не хочется.
Погода здесь, конечно, ни при чем. У меня самого было такое ощущение, будто мне только что вкатили изрядную порцию тонизирующих витаминов.
— Думал, в тюрьму повезут, а вы опять допрашивать, — еще с порога проворчал Мамонов.
Вопрос мы сформулировали так: из показаний потерпевших Саблиных усматривается, что, помимо двух шерстяных кофточек, нейлоновой блузки и свитера, у них похищена также детская игрушка, не указанная
Он искренне удивился:
— К чему вы это, не понимаю? Ведь если скажу правду, что в глаза не видел никакой игрушки и квартиры этих Саблиных — тоже, вы же все равно не поверите.
И тут же по выражению наших лиц понял, что поверим.
— Как хотите, мне так и так срок получать. — Испытующе посмотрел на нас: — Или думаете, на суде откажусь? Теперь уж нет. За пять ли шесть — полную катушку и опасного рецидивиста дадут. Если бы вещи не нашли, от всех, кроме поличной, отказался бы, факт. За одну суд бы еще подумал, как со мной обойтись.
Мы с Арифом переглянулись. Вот зачем понадобилось ему брать на себя злополучную кражу. Он рассуждал примерно так: если отпираться от всех, кроме “поличной”, с самого начала, милиция волей-неволей весь город перевернет, чтобы вещи найти, а так поищет, сколько положено, и авось бросит; если не отпираться только от кражи, которую на самом деле не совершал, на суде это против него обернется, как объяснить, почему в остальных признался?
Когда же Гандрюшкин был разоблачен и вещи найдены, отпирательство в одной краже ничего не меняло и привело бы только к проволочке, а ему хотелось побыстрее попасть в колонию.
— Так все и запишем, — сказал Ариф.
— Пишите. Для меня что в лоб, что по лбу, а вам, так вообще, по-моему, без пользы.
— Это по-твоему, а по-нашему, только правда пользу приносит.
Мамонов посмотрел на него, как умудренный опытом папаша на неразумное дитя, и веско изрек:
— Правда, она самая невыгодная.
Что там Мамонов, воры всех мастей любят считать остальных сограждан просто несмышленышами. Это всегда злит, но дискуссировать с мелким воришкой — роскошь, для него годится аргумент попроще: “Конечно. Куда как выгоднее всю жизнь по тюрьмам шляться”.
— Эх, начальник, не будь той сигнальной штуки, зимовал бы я на воле с полным карманом.
— И без штуки поймали бы, сам знаешь. Неужели не надоело зайцем жить?
Ариф закончил, протянул Мамонову:
— На, читай.
Тот бегло просмотрел страницы протокола, привычно подписал каждую, вздохнул:
— Вот бы других пяти не было. Дождь-то какой, аж стекла взмокли.
За окном темно и действительно кажется, будто комнату от улицы отделяют лишь тонкие струи воды.
— Может, и брошу на этот раз, — неожиданно говорит он, — если сам решу.
Везде уже пусто, голоса слышны только у Мухаметдинова.
— Ну? — едва мы входим, спрашивает Рат.
— Этой кражи Мамонов не совершал. Завтра вынесу постановление о выделении в отдельное производство, — уверенно отвечает Ариф. Наверное, сегодня он впервые по-настоящему осознал себя следователем — лицом, чье решение обязательно, как обязателен для всех закон, в соответствии с которым оно принято.
— Докопались, — невесело бросил Рат.
— Мы его быстро найдем, вот увидишь.