Мир приключений 1976 г.
Шрифт:
Шар, которым играл мальчишка, всколыхнул в душе Линды давнее детское воспоминание, вызвав образ «всевидящего ока».
Когда мальчуган исчез, Арбен вдруг попросил у Линды записную книжку и, быстро листая, раскрыл ее на чистой странице. Он написал что-то, зачеркнул, вывел снова. Фонарь близ беседки давал скудное освещение, поэтому Арбен низко склонился над книжкой.
Писал он долго.
Линда отчаянно продрогла, но боялась произнести слово, чтобы не помешать Арбену. Она лишь молча посматривала на его хмурый лоб и плотно сжатые губы.
Аллея уже совершенно опустела, когда Арбен
— Я теперь — словно мяч, из которого выпущен воздух.
Девушка сделала попытку раскрыть книжку, Арбен остановил ее:
— Не сейчас, Линда. Дома прочтешь.
Они пошли к выходу.
Сегодняшнее свидание оставило в душе девушки неприятный, тревожный осадок, его не смогло снять даже искусство Арбена в импровизации, неизменно поражавшее Линду. На душе было тревожно.
У выхода из парка змеилась бесконечно бегущая лента, спина ее, истоптанная тысячами ног, неровно лоснилась в свете мерцающих панелей.
Линда предложила:
— Пойдем на подземку?
— Ненавижу лезть под землю, — пробурчал Арбен. — А ты что, замерзла?
— Нет, ничего, — ответила Линда, у которой зуб на зуб не попадал.
Едва молодые люди ступили на ленту, осенний ветер набросился на них с удвоенной яростью.
Арбен снял куртку и накинул ее на плечи девушки.
Улицы, по которым они проносились, были безлюдны: здесь, вдали от центра, город, населенный трудящимся людом, засыпал рано.
— Город вымер, — нарушил долгую паузу Арбен.
— Окна светятся, — возразила Линда.
— Ну и что? Люди вымерли, а панели остались гореть, — упрямо мотнул головой Арбен.
— Ты слишком мрачно настроен… Даже не рассказал мне про свой день.
— Нечего рассказывать.
— Как ты поранил руку?
Арбен буркнул:
— Расскажу в другой раз.
Линда согрелась под курткой Арбена, и настроение ее немного улучшилось.
— Когда теперь увидимся, Арби? — спросила она. — Завтра понедельник, и я могла бы отпроситься пораньше.
— Не знаю, как теперь у меня сложится, цыганочка. Все зависит от того, как пойдет новое дело, о котором я тебе говорил, — сказал Арбен.
Когда они прощались, Линда спросила:
— У тебя теперь совсем не будет свободного времени?
— Пока не знаю. По видеофону договоримся, — ответил Арбен, голос его звучал глухо.
Придя домой, Линда, как всегда, прежде всего набросила цепочку на дверь — городские власти усиленно советовали это всем гражданам ввиду участившихся налетов грабителей на квартиры. Затем села в качалку, зажгла торшер и вытащила из сумочки записную книжку.
Поначалу от внезапно подступившего волнения девушка не могла ни слова разобрать из того, что написал Арбен, — у нее почему-то внезапно мелькнула мысль, что это последняя его записка, нечто вроде завещания, и что они никогда больше не увидятся. Наконец, продираясь сквозь частокол зачеркнутых строк и фраз, слово за словом она прочитала:
Разбегались галактики, тлели светила, Словно угли в жаровне под жарким дыханьем, Было утро Вселенной, и мир расширялся, ИЛинда задумалась. Записная книжка соскользнула на пол, но она не стала за ней нагибаться.
Что он задумал, непутевый Арбен? Почему так рассердился, когда она невзначай упомянула Ньюмора? Ревнует? Чепуха. Арбен ведь знает, что она и Ньюмор — друзья детства, что между ними ничего не было, да и не могло быть, настолько они разные.
Хотелось есть, но Линда чувствовала себя настолько усталой и разбитой, что не было даже сил подняться, чтобы пойти на кухню и приготовить себе что-нибудь.
«Я чувствую себя совсем разбитой», — сказала чашка, упав с полки», — припомнила Линда слова Ньюмора, которые тот произнес по поводу разбитой некогда чашки саксонского фарфора.
Вот и она сейчас чувствовала себя такой же разбитой.
«Отдохну немного, потом встану и поем», — подумала Линда сквозь тяжелую дрему.
Она так и уснула в кресле. В эту ночь ей приснился паяц, который улыбался с воздушного шарика. Из шарика выпустили воздух, и паяц погиб.
…А потом из беседки, в которой они сидели, вышел Арбен и подобрал лопнувший шар.
Сон Линды был удивительно четким. Она ясно видела, как, вернувшись в беседку, Арбен старательно перевязал ниткой проколотое место, затем принялся надувать шар.
— Осторожно, — сказала Линда, — он может разорваться.
— Не беспокойся, — ответил ей Арбен. — Этот шарик — наш мир, а мир не может погибнуть, ведь смерти нет.
— А если случится катастрофа?
— Все равно он снова возродится, как возрождается этот шарик, — ответил Арбен.
Шар с нарисованным паяцем продолжал увеличиваться в размерах. Линда с ужасом заметила, что, разрастаясь подобно снежному кому, шар поглощает все предметы, которых касается: он вобрал в себя часть скамейки, на которой они сидели, кусок ажурной стенки беседки, затем губы Арбена, его лицо… Она хотела закричать, чтобы предупредить Арбена, но почувствовала, что голос ей не повинуется. Попыталась броситься к Арбену, чтобы вызволить его, но не смогла оторвать отяжелевшее тело от скамейки.
Вот уже шар поглотил Арбена целиком и, продолжая разрастаться, приблизился к ней. Безобразно огромный паяц улыбался у самых ее глаз, его улыбка как бы говорила: не пугайся, нет ничего в мире, чего бы стоило бояться, коль скоро смерти пет… Неимоверным усилием воли она подняла руку и изо всей силы ткнула шар, и тот лопнул с ужасающим треском, Арбена, однако, внутри не оказалось: он бесследно исчез, растворился.
Линда открыла глаза. В окне брезжило раннее туманное утро. У ног валялся опрокинутый торшер, обе его лампочки были разбиты.