Мир приключений 1981 г.
Шрифт:
— Но ведь кто-то мог и поотстать.
— Конечно. Вернемся к Цырину. Все его странности, несомненно, являлись составляющими одного чрезвычайно тонкого плана. Он спешил. Он бросил автобус, потому что спешил. Он оставил в лодке половину денег, потому что спешил. Он пошел на эту жертву, надо думать, не без колебаний. Она была призвана сбить нас с толку и, признаемся, сбила: буквально до последней минуты мы считали, что убит именно Цырин. Но с другой стороны, он позволил себе появиться дома. Почему? Имея гарантированный, как
— Он собирался воспользоваться мундиром и документами убитого и улететь — мы уже обсуждали такую возможность, — сказал капитан.
— И улететь он должен был еще сегодня рано утром, обойдя нас на несколько часов. Только вот куда он собирался лететь?
— В Алма-Ату, — сказал Зенич.
— Почему?
— Демобилизованные редко ездят поодиночке, вы правы. Но это еще не все. Положение демобилизованного не устраивало Цырина.
— Не совсем вас понимаю, Владимир Николаевич, но продолжайте.
— Тут ничего конкретного. Так, предположение. Я вдруг вспомнил, как сам служил. Отпуск дали, молчком приехал — дома никто ничего не знал. Увидели — глазам своим не поверили. Зато уж когда демобилизовался… Четверо суток поезд шел, и я с каждой станции слал телеграмму. Здесь работает какая-то чисто солдатская психология: в отпуск лучше являться неожиданно, со службы — наоборот. Предупреждал этот парень о своем приезде или нет, можно будет уточнить, но если нет, то Цырин об этом должен был знать.
— Любопытно. Ну и что?
— А то, что личина отпускника гарантирует Цырину двухнедельную фору — десять дней отпуска плюс дорога. Дома пограничника не ждут. В части о нем не станут беспокоиться до тех пор, пока не придет ему пора возвращаться. Не раньше этого срока что-то заподозрим и мы. В Алма-Ате же Цырин возникнет в своем истинном облике или в любом другом и двинет, куда ему надо. Считайте, что в этом случае след его окончательно утерян.
— Если все обстоит именно так… — сказал полковник. — Если именно так, — повторил он, — то Цырин еще здесь. Аэропорт закрыт вторые сутки. Нелетная погода — это иногда весьма кстати. Хотя, признаюсь, весь день я думал по-другому.
— Поеду, — сказал капитан. — Поищу в аэропорту. Цырин человек настойчивый. Он будет ждать самолета.
— Поезжайте. Кого вы намерены взять с собой?
— Емелина и практиканта…
— Не мало?
— Нет. Разрешите идти?
— Идите, Владимир Николаевич. И пожалуйста, узнайте заодно, как там мой новосибирский. Не затруднит?
— Не затруднит, — сказал капитан, стоя в дверях. — Значит, не верите?
— Сомневаюсь, — сказал Мытарев. Но Зенича уже не было в кабинете.
ДВАДЦАТЬ ДВА ЧАСА СОРОК МИНУТ
В маленькой комнате с радиостанцией — резиденции руководителя полетов — их находилось пятеро.
— Начнем, товарищи, — сказал Зенич. — Прошу вас, Василий Ильич.
Руководитель
— Аэропорт открыт на вылет двадцать минут назад, — сообщил он. — Машина алма-атинского рейса должна уйти через полчаса первой. Пассажир Житников, следующий до Алма-Аты, зарегистрирован под номером семнадцать. Его место 4б. Багажа не сдавал.
— Спасибо, поблагодарил его капитан.
Покачав головой, Гуляев сел.
— Вечно что-то случается в мое дежурство, — мрачно объяснил он.
— Товарищ Емелин, — попросил капитан.
— Мы его не нашли, — доложил лейтенант Емелин. — В помещениях для пассажиров его нет.
— Придет, — сказал Гуляев. — Объявят посадку, и придет.
— Точно, — согласился Зенич. — Он ничего не знает и ни о чем не должен знать. У него сейчас единственное препятствие — погода. Когда он услышит про посадку, он расслабится. Это неизбежно, и это нам очень на руку.
— Тут спрятаться — раз плюнуть, — добавил дежуривший в вокзале лейтенант Гетьман. Высокий, худой, неестественно стройный, неспокойный в поведении, он был полной противоположностью флегматичному на вид Гуляеву.
— Когда посадка? — спросил Зенич.
— Когда прикажете, тогда и сделаем, — ответил Гуляев. — Все в наших силах.
— А если он прямо к трапу пойдет? — предположил Емелин. — Возможно такое в принципе?
— А чего ж тут невозможного? — сказал руководитель полетов. — Перелазь через забор и иди.
— Он не пойдет, — сказал Зенич. — Зачем ему лишние неприятности? Он законный пассажир при законном билете. Будем ждать и, как появится, возьмем. Он сегодня достаточно погулял.
— Разрешите… — робко напомнил о себе практикант.
— Вот что, молодые люди, — перебил его Гуляев. — Я в ваши дела не вмешиваюсь, но совет дать хочу. Вы его «брать», как это у вас называется, собрались. А где? В вокзале народу не протолкнешься — пассажиры двадцати двух рейсов сидят. Он, как я понимаю, просто так в руки не дастся. Нельзя в вокзале, значит. На перроне тоже нельзя. Здесь у него темнота в союзниках и, так сказать, оперативный простор.
— В самом деле, — с интересом сказал капитан. — А где же, по-вашему, можно?
— Прежде чем вести к самолету, мы собираем пассажиров каждого рейса в накопителях. Это такие будки на перроне, похожие на клетки, — все летали, и все знают. Как наберется в накопителях достаточно пассажиров, дежурная запирает входную дверь и открывает дверь на поле. Теперь следите. Ваш пассажир вышел на платформу. Как он хоть выглядит?
— Пограничник, — кратко объяснил Зенич. — По званию — ефрейтор.
— Пограничник, значит? — удивился руководитель полетов. — В общем, так. Из накопителя он не убежит. Он там, как в клетке. Проход на поле узкий. Там и надо брать.