Мир Приключений 1990 г.
Шрифт:
Когда упали первые дождевые капли, Сергейка сразу же смотал удочку и, оставив садок с рыбой в камышах, полез в свое убежище. Прикрыл сеном лаз, чтобы не затекала вода, да так было и уютней: лежишь на мягком сене в темноте, слушаешь, как бесконечными потоками льет дождь на землю, и думаешь о своем — сладко и приятно. В такие минуты, кажется, нет преград для исполнения всех твоих желаний. А желаний у Сергейки было много, а самое заветное из них — научиться играть на рояле.
На том самом лакированном черном “Беккере”, который привез когда-то в Острожаны Северин Романович Жмудь и
В первые дни после того, как Северин Романович, нагрузив полные подводы всяким добром, подался следом за немецкими войсками, его дом под железной зеленой крышей опустел; мальчишки повыбивали стекла и залезли в комнаты, тарабанили по клавишам кому не лень, чуть ли не бегали по ним босиком…
Потом в село возвратился Демчук, он взял на учет остатки вещей Жмудя и забил окна досками.
А Петр Андреевич Ротач, приняв дом Жмудя под школу, как-то привез в Острожаны из города настройщика — глубокого старика, который колдовал над инструментом целый день.
Сергейка весь этот день просидел рядом со стариком, и не было для него более значительного человека на свете, чем этот седобородый дед. Ведь Петр Андреевич сказал недаром: единственный специалист на всю область.
Старик был молчаливым, и за день они не перемолвились ни словом. Когда на дворе легли первые вечерние тени, он собрал весь свой инструмент и пробежал пальцами по клавишам — легко, быстро. Рояль отозвался звучно, сильно — дед только крякнул удовлетворенно. Оглянулся и поманил пальцем Сергейку; тот подошел несмело, на носочках, старик разрешил ему коснуться нескольких клавиш, а сам смешно склонил голову набок и прислушался, зажмурив глаза. Потом закрыл осторожно крышку и сказал с сожалением:
— Такой инструмент для концертного зала, а не для школьных хулиганов…
С того времени рояль стоял запертым, ключ хранился у Петра Андреевича, и директор говорил, что со временем добьется в роно учителя, который будет учить музыке его синеглазых полищуков 11 .
Сергейка положил под щеку ладонь и представил себе, как он играет на рояле. Музыка сразу заполнила его; так бывало часто: звуки возникали в его воображении, обволакивали, возвышали, он мог сложить их в мелодию, и она была такой величественной, что Сергейка изнемогал от ее мощи, звуки рвались из него, он смотрел в темноту широко раскрытыми глазами и летел, летел на волнах музыки куда-то далеко-далеко…
11
Полищук (укр.) — житель Полесья.
Музыка убаюкала Сергейку, и он уснул, пригревшись. Не знал, сколько прошло времени, — наверно, уже наступила ночь. Рядом кто-то сказал хриплым, простуженным голосом:
— Погода собачья, я уже не хотел идти, но условились… Хотя, — вздохнул, — в такую темень безопаснее, все по хатам прячутся…
— Так что же вам от меня нужно? — спросила тонким голосом женщина и, не дожидаясь ответа, снова спросила: — А кто застрелил Шелюка?
Только теперь до Сергейки дошел
— Кто застрелил, тот застрелил… — Видно, вопрос не понравился человеку, потому что он добавил недовольно: — Не твое дело. Что в селе делается?
— Какой-то лейтенант приехал. У младшего Шамрая остановился. Быстро снюхались.
— Учитель как?
— Он себе под жилье в доме Северина, что под школу взяли, кладовую переоборудовал. Пробил окно и печку поставил.
— Ладно, не долго ему уже теперь…
— Можно, я его?
— Можешь! — позволил хриплый. — Только осторожненько, прошу пана, без шума, чтобы знали: твердая у нас рука и дотянется повсюду!
Женщина засмеялась злорадно:
— Для него одной пули достаточно.
— Вот я и говорю: тихонько-легонько, пальнешь разочек ночью, чтобы советским активистам не спалось.
— Долго еще возле села будешь крутиться?
— Как бог пошлет и как пан Коршун прикажет…
— Святые хлебом не накормят.
— А ты для чего?
— У меня тоже уже нет. Здесь, в корзине, две хлебины.
— Пока хватит. Мясо есть, и картошка еще осталась.
— А когда же на село пойдете?
Хриплый ответил не сразу. Наконец сказал не очень уверенно:
— Сегодня Коршун пришел. Сказал — завтра ночью.
— Погуляем! У меня руки давно чешутся! — сказала женщина.
“Кто это? — подумал Сергейка. — Какая может сказать такое у нас в селе? Может, не женщина? И неужели вообще такое возможно?”
А женщина смеялась и говорила сквозь смех:
— Разговор очень полезный состоится. — Вдруг оборвала смех, и жуткая злость почувствовалась в ее голосе: — Я эту красную сволочь, Демчука, собственными руками задушу! Вместе с его выродками!
— Никому ничего даром не проходит, — подхватил мужчина. — Наш список, знаешь, большой, но мы не торопимся, тихонько, осторожненько…
— Слышать вас не хочу… Все тихонько, осторожненько! Жечь и стрелять нужно, а вы в укрытиях отсиживаетесь!
— Заткнись! — жестко сказал хриплый. — Ты в хате живешь, а мы всю зиму в укрытии гнили. Коршуну школа нужна, документы там какие-то остались. Слышал я, в доме Северина тайник есть, вот за школу ты и отвечаешь. Коршун тебе какой приказ давал? И смотри сиди тихо, учителя тебе разрешаем — и все. Завтра вместе развлечемся, черт бы их всех побрал. Ясно?
— Что же тут неясного?
— Иди уже!
Это было сказано грубо, и женщина, наверно, ушла, потому. что разговор прекратился. Но мужчина еще стоял возле стожка. Сергейка ощущал его присутствие и не ошибся, потому что человек крякнул и сказал женщине вдогонку:
— Руки чешутся? Может, у меня они и не так еще чешутся, но, извините, выдержку надо иметь.
Он постоял еще немного, что-то бормоча себе под нос, и затем пошел к лесу.
Сергейка, переждав еще с четверть часа, осторожно выглянул из стога и, не увидев никого, побежал, разбрызгивая лужи, домой.