Мир Реки: Магический лабиринт
Шрифт:
Бёртон заметил, что француз стал говорить несколько бессвязно. Следовало ожидать. Или он, хитрец, преувеличивает свое опьянение, чтобы усыпить бдительность Бёртона?
— В принципе я с вами согласен, — сказал Бёртон, — и благодарю вас за комплименты. Я тоже должен сказать, что вы — лучший фехтовальщик, которого я встречал. Однако, мсье, незадолго до этого вы намекнули на мое красноречие. Так вот, если в фехтовании мы и равны, то в умении трепать языком вы меня превосходите.
— Языком я орудую столь же легко, сколь и шпагой, — улыбнулся француз. — Мои читатели и мои
— Пусть. Защищайтесь!
Шпаги скрестились снова — атака, отражение, рипост, контррипост. Оба были безупречны в точности дистанции, в ритме, в расчете, в тактике и в координации.
Усталость и хмель одолевали Бёртона — он знал, что из-за них движется медленнее и глазомер у него уже не тот. Однако противник должен испытывать то же, если не в большей степени.
И вот, когда Бёртон отразил выпад, направленный в его левое плечо, и ответил выпадом, метящим в живот Бержераку, он увидел что-то на пороге у главной лестницы. Бёртон отскочил назад и крикнул:
— Стойте!
Де Бержерак, видя, что Бёртон смотрит ему за спину, тоже отскочил подальше, чтобы не быть застигнутым врасплох. И увидел воду, тонкой струйкой текущую через порог.
— Итак, мсье Бёртон, — сказал он, тяжело дыша, — вода поднялась до нашей палубы. Времени у нас немного. Пора заканчивать, да поскорее.
Бёртон очень устал и с трудом переводил дух — его точно ножами кололи под ребра.
Он подступил к французу, собравшись атаковать с разбега. Но де Бержерак опередил его и ринулся вперед, невесть откуда почерпнув энергию в своем щуплом теле. Возможно, он наконец-то заметил брешь в защите Бёртона. Или решил, что его противник обессилел больше, чем он сам.
Как бы там ни было, он просчитался. Точнее, расчет его был, возможно, и верен, но Бёртон вдруг понял — по телесному языку Бержерака, по сокращению некоторых мускулов, по легкому прищуру глаз, — что намерен сделать француз. Понял еще и потому, что сам готовился к тому же и подавлял сигналы тела, чтобы не выдать себя.
Де Бержерак бросился вперед, стараясь отжать в сторону шпагу Бёртона. Этот прием иногда использовался при внезапных атаках и мог бы удаться, если бы Бёртон не ждал его, если бы Бёртон, так сказать, не видел перед собой своего зеркального отражения, выполняющего тот же маневр.
Для успешного флеша требуется внезапность, быстрота и преодоление защиты противника. Быстрота у Бержерака была, но внезапности не получилось, поэтому защиту преодолеть он не смог.
Знающий зритель отметил бы, что де Бержерак пользуется преимуществом. Он держался прямее Бёртона, рука его была выше, что позволяло более сильной половине его клинка, от эфеса до середины, отвести в сторону более слабую половину клинка Бёртона — от середины до острия.
Но Бёртон подставил верхнюю часть шпаги, сбил шпагу де Бержерака вниз и тут же пронзил противнику левое плечо. Лицо де Бержерака в непокрытых копотью местах сделалось серым, но шпаги он не выпустил. Бёртон мог бы убить его в тот момент.
Бержерак
— Первая кровь за вами, мсье. Вы победили. Я признаю, что победа за вами, однако не стыжусь…
— Позвольте мне помочь вам, — сказал Бёртон, и тут кто-то с порога выстрелил из пистолета.
Бержерак споткнулся и тяжело упал лицом вниз. Пуля попала ему в спину около поясницы. Бёртон взглянул в сторону двери.
Там стояла Алиса с дымящимся пистолетом в руке.
— Боже! — вскрикнул Бёртон. — Зачем ты это сделала, Алиса? Алиса бросилась к нему, шлепая по воде.
Бёртон присел и перевернул француза, положив его голову себе на колени. Алиса встала рядом.
— В чем дело? Ведь это же враг?
— Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!
— О господи!
Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:
— Вам следовало бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд.
Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась — этак де Бержерака скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.
— Бёртон?
— Да?
— Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бёртон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.
— Да.
— Зачем же мы… тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…
Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
— Что вы говорите?
— …ненавидел войну… и глупость…
Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
— Констанс! — потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.
Часть двенадцатая
Последние 20 000 миль
Глава 39
Бёртону и Харгривз наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать — только он мог дать им граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают. Корабельщиков он передает брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.