Мир Реки: Темные замыслы
Шрифт:
Страж всегда спрашивал Насреддина, что он везет. Мулла отвечал одно и то же: «Контрабанду», и страж смеялся.
Прошло много лет, и Насреддин решил уехать в Египет. Таможенник подошел к нему и сказал:
«Ладно, Насреддин, теперь тебе ничто не угрожает, так скажи мне, что ты перевозил контрабандой?»
«Ослов».
Все снова расхохотались, и Фрайгейт сказал:
— Я слыхал эту историю в Аризоне. Только контрабандистом там был Панчо, и он пересекал границу между Мексикой и Соединенными Штатами.
— Думаю, все анекдоты древние, — протяжно сказал Райдер. — Возможно, все началось
— Вполне возможно, — отозвался Нур, — но традиционно считается, что они слагались суфиями задолго до того, как родился Магомет. Они предназначены учить людей, в каком направлении следует изменять образ мышления. Но сами истории очень забавны. Конечно, учителя пользовались ими только на первой, самой простой стадии обучения.
С тех времен эти рассказы разошлись по всему Востоку и Западу. Мне было интересно обнаружить некоторые из них, рассказываемые в измененном виде в Ирландии на гэльском языке. Передаваемый из уст в уста за тысячи лиг и тысячелетия времен, Насреддин прошагал из Персии в Ирландию.
— Если суфии придумали их еще до Магомета, — сказал Фрайгейт, — значит, они были зороастрийцами.
— Суфизм не является монополией ислама, — ответил Нур. — Он, конечно, достиг своих высот среди мусульман, но каждый, кто верит в Бога, может стать кандидатом в суфии. Суфии постоянно модифицируют свои методы обучения, чтобы они согласовывались с местными культурами. То, что срабатывает среди персидских мусульман в Хоросане, не обязательно даст результат у черных мусульман в Судане. А для парижских христиан разница в эффективности будет еще больше. Место и время определяют форму учения.
Позже Нур и Фрайгейт разминали ноги на берегу, гуляя вокруг огромного костра и с трудом пробиваясь сквозь толпу оживленно болтающих дравидов.
— Как можно приспособить средневековый иберийско-мавританский метод обучения к этому миру? — спросил Фрайгейт. — Народы тут перемешаны — отовсюду и из всех времен. Нет монолитных культур. А те, что существуют, непрерывно изменяются.
— Над этим я и тружусь, — ответил Нур.
— Тогда одна из причин, по которой ты не хочешь взять меня в ученики, состоит в том, что ты сам еще не готов для роли учителя?
— Можешь утешать себя этим, — сказал Нур со смехом. — Но — да, это одна из причин. Видишь ли, учитель всегда сам должен учиться.
Глава 49
Сизые облака тумана расползались по всему кораблю, заглядывая в каждую каюту. Сэм Клеменс выкрикнул:
— Ох нет! Только не опять! — хотя вряд ли сумел бы объяснить, почему он выбрал именно эти слова.
А туман не только наваливался на все перегородки, не только просачивался в каждую щелку, пропитывая своей влагой все, что могло принять ее в себя, он клубами катился вниз по глотке Сэма, достигая сердца и обволакивая его. Сырость проникала в поры тела, ее капли стекали по коже, они катились по животу, пропитывали чресла Сэма, стекали по ним и лились по ногам, разжижая плоть и превращая ступни в липкую болотную грязь.
Ужас, объяснения которому он не знал, хотя и испытывал его далеко не впервые, заполнял все естество Сэма.
Он был один-одинешенек в рулевой рубке. Один на всем корабле. Стоя у пульта управления, он неотрывно
Но несмотря на свое одиночество, он знал, что оно не сможет быть помехой его плаванию к верховьям Реки. Ведь теперь во всем мире нет ни единой души, которая могла бы помешать ему в этом.
Он отвернулся от окна и стал ходить взад и вперед от одной стены рулевой рубки к другой. Сколько же времени уйдет на эти странствия? Когда же поднимется пелена тумана, когда же ярко засияет солнце и когда он увидит наконец горы, кольцом окружающие Полярное море? И когда он услышит другой человеческий голос и увидит другое человеческое лицо?
— Сейчас! — проревел чей-то голос.
Сэм подпрыгнул, будто в ногах у него распрямились тугие пружины. Сердце расширялось и сжималось с быстротой, с которой трепещут крылья колибри. Он даже не заметил, как развернулся на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к лицу с обладателем голоса. Бесформенная темная фигура смутно виднелась в кипящих клубах тумана, заполнявшего всю рубку. Фигура надвигалась на Сэма, потом остановилась и простерла вперед еле различимый контур руки. Этот бесформенный придаток нащупал переключатель на пульте управления и щелкнул им.
Сэм пробовал было крикнуть: «Нет! Нет!», но слова толпились в его глотке и бились друг о друга со звоном, будто были сделаны из тонкого стекла.
Хотя в рубке было темно и разобрать, до какого переключателя дотянулась та рука, было невозможно, Сэм отлично понимал, что корабль лег на курс, который неминуемо приведет его к столкновению на полном ходу с левым берегом.
Наконец слова выдавились с визгом наружу:
— Не смей этого делать!
Бесшумная темная масса снова пришла в движение. Теперь Сэм уже видел, что это мужчина. Он был того же роста, что и Сэм, но плечи имел куда более широкие. На одном плече он держал длинную рукоять. На ее конце поблескивал усеченный треугольник стали.
— Эрик Кровавый Топор! — закричал Сэм.
И началась кошмарная погоня. Сэм мчался по всему кораблю, ныряя в каждую каюту трехэтажного капитанского мостика, потом пересек взлетную площадку, слетел по трапу на палубу, где сейчас стояли самолеты, и опять нырял в каждую каюту этой палубы, и снова вниз по трапу и через каюты крытой от ветра прогулочной палубы, и снова по трапу вниз и через все помещения главной палубы, и опять по трапу на котельную палубу.
Здесь, ощущая всю силу давления Реки на борта корабля, кожей чувствуя, что он находится ниже ватерлинии, он снова мчался через бесконечные закоулки и каморки. Он пробегал мимо гигантских электрических моторов, вращавших колеса и толкавших судно к неминуемой гибели. В отчаянии он попытался прорваться в отделение, где стояли два моторных бота. Сейчас он вырвет провода из мотора одного из них, а второй спустит на воду и оставит своего зловещего преследователя за спиной. Но кто-то запер дверь в этот отсек.