Мир Реки: Темные замыслы

Фармер Филип Хосе

— Судя по твоей ауре, не стоит, — ответил мужчина. Бёртон почти решился не глотать капсулу. И с какой это стати он должен позволить этому заносчивому гордецу руководить собой?

Потом он решил, что его не заставляют откусывать собственный нос для того, чтобы изменить лицо. На самом деле он мог либо играть по правилам, предложенным этим неизвестным, либо попасть в руки этиков.

— Хорошо, — сказал Бёртон. — А выпочему меня не убьете? Почему поручаете это дело мне?

Человек рассмеялся и сказал:

— В этой игре —

определенные правила, но у меня нет времени их объяснять. Но ты умен, ты многие из них постигнешь самостоятельно. Одно из них состоит в том, что мы все-таки этики. Мы можем давать жизнь, но отбирать ее сами не можем. Не то чтобы это было для нас немыслимо или недоступно. Просто очень трудно.

Неожиданно человек исчез. Бёртон не стал медлить. Он проглотил капсулу. Ослепительная вспышка.

Глава 26

…И глаза его залил свет восходящего солнца. Бёртон успел быстро оглядеться, увидел цилиндр, стопку аккуратно сложенных полотнищ — и Германа Геринга.

А потом и его, и Бёртона схватила кучка низкорослых темнокожих людей со здоровенными головами и кривыми ногами. Они были вооружены копьями и каменными топорами. Кусками ткани они пользовались исключительно в качестве шейных платков. Длинные, очень жесткие волосы туземцев на лбу были перехвачены полосами кожи — вне всяких сомнений, человеческой. Внешность у них оказалась полумонголоидной, и разговаривали они на языке, Бёртону незнакомом.

На голову ему нацепили перевернутый вверх дном пустой грааль, руки связали за спиной кожаным ремнем. Ослепленный, беспомощный, чувствуя, как в спину ему тычут каменными наконечниками копий, Бёртон пошел по равнине, подгоняемый туземцами. Где-то неподалеку грохотали барабаны и распевали женские голоса.

Бёртон насчитал три сотни шагов, и тут его остановили. Барабаны смолкли, утихли женские голоса. Бёртон не слышал ничего, кроме стука крови в висках. Что за чертовщина? Может, он угодил на религиозный ритуал, согласно которому жертву следовало ослепить? Почему бы и нет? На Земле существовали племена, где ритуальная жертва не должна была видеть своих убийц, поскольку призрак мертвеца мог пожелать отомстить им.

Но эти люди уже должны бы были знать, что никаких призраков не существует. А может, они считали нынешних лазарей призраками, способными перемещаться туда, откуда они были родом, если их убить?

Геринг! Его тоже перенесли сюда. К одному и тому же питающему камню. Первый раз это могло быть совпадением, хотя вероятность и невелика. Но три раза подряд? Нет, это…

От первого удара край цилиндра больно стукнул его по голове, и он чуть не потерял сознание, в голове зазвенело, перед глазами вспыхнули искры, он упал на колени. Второго удара он не почувствовал и вновь очнулся уже в другом месте…

Глава 27

А с ним — Герман Геринг.

— Мы с тобой — родственные души, — сказал Геринг. — Похоже, нас повязали те, кто всем этим занимается.

— Бык и осел в одной упряжке, — сострил Бёртон, предоставив немцу решать, кто из двоих — он.

Потом оба они занялись знакомством, вернее, попытками представиться людям, к которым на этот раз попали. Как позднее выяснил Бёртон, они оказались шумерами древнего или классического периода, а это означало, что обитали они в Междуречье между две тысячи пятисотым и две тысячи трехсотым годами до Рождества Христова. Здесь бытовал обычай брить головы (а это нелегко делать каменными ножами), а женщины разгуливали обнаженными по пояс. Фигуры у шумеров были приземистые, рост невысокий, глаза навыкате, лица (на вкус Бёртона) некрасивые.

Но зато тридцать процентов населения тут составляли доколумбовы самоанцы, а эти были намного привлекательнее. Ну и конечно, как везде, тут встречались люди из каких угодно времен и народов, а среди них преобладали выходцы из двадцатого века. Это было логично, поскольку они составляли четверть в общей численности человечества. Бёртон, конечно, не располагал научной статистикой, но за время странствий успел убедиться в том, что люди из двадцатого столетия встречались у Реки даже чаще, чем можно было ожидать. Вот еще одна особенность мира Реки, которой он не понимал. Чего этики хотели достичь подобным расселением?

Слишком много вопросов. Бёртон нуждался во времени для раздумий, а никакого времени не будет, если он то и дело станет отправляться в рейсы на Самоубийственном Экспрессе. В этой местности, в отличие от других, куда он мог попасть, существовали хоть какие-то покой и тишина, способствующие размышлениям. Так что он решил на некоторое время здесь задержаться.

И еще — Герман Геринг. Бёртону хотелось понаблюдать за его странным паломничеством. О многом хотел Бёртон расспросить Таинственного Незнакомца (думая о нем, он мысленно произносил эти слова с большой буквы) и в частности — о мечтательной резинке. Как она укладывалась в общую картину? Еще одна частица Великого эксперимента?

Увы, Геринг долго не протянул.

В первую же ночь он стал кричать. Он выбежал из хижины и побежал к Реке, то и дело останавливаясь и колотя руками по воздуху, словно сражался с кем-то невидимым, или падал и катался по траве. Бёртон добежал следом за ним до Реки. Тут Геринг приготовился нырнуть в воду, видимо решил утопиться. Но на миг он замер, задрожал, а потом вытянулся в струнку и застыл, словно статуя. Глаза его были открыты, но он ничего вокруг не видел. Зрение его было направлено внутрь. Какие ужасы он там видел, рассказать он никому не мог, поскольку у него отнялся язык.

Губы его беззвучно шевелились — все десять дней, которые он прожил. Все попытки Бёртона покормить Геринга оканчивались неудачей. Он крепко сжимал челюсти. Он таял у Бёртона на глазах, мышцы его как бы испарялись, кожа морщилась, он превратился в настоящий скелет. Как-то утром его скрутили конвульсии, а потом он сел и закричал. Через мгновение он умер.

Из любопытства Бёртон произвел вскрытие тела немца с помощью каменных ножей и обсидиановых лезвий. Переполненный мочевой пузырь Геринга лопнул, и произошло разлитие мочи по внутренностям.