Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики
Шрифт:
Подняв с земли нож, он пальцами стер снег с его ручки, а полой пальто — кровь с лезвия. Затем он посмотрел на меня через костер. Он плакал. «Ты, подонок, — всхлипывал он. — Что ты с ней сделал?»
Я хотел сказать ему, что ничего с ней не сделал, что она по-прежнему стоит на страже глубоко под водами океана, но я больше не мог говорить, мог только рычать, выть и скулить.
Он плакал. Он него пахло безумием и разочарованием. Подняв нож, он побежал ко мне, и я отпрыгнул в сторону.
Некоторые люди не могут приспособиться даже к небольшим изменениям. Бармен, споткнувшись, пронесся мимо меня и рухнул
В лунном свете кровь становится черной, не красной, и следы, которые он оставлял на склоне утеса, падая, подпрыгивая и вновь падая, казались черными и темно-серыми. Вот, наконец, он застыл на обледеневших камнях у подножия утеса и лежал там, пока из моря не высунулась рука и не утащила его в темную воду, делала она это так медленно, что было даже больно смотреть.
Чья-то рука почесала меня за ухом. Ощущение было приятное.
— Кем она была? Просто аватарой Глубинных, сэр. Эйдолон, проявление, если угодно, посланное к нам наверх из предельных глубин, чтобы принести конец света.
Я ощетинился.
— Нет, теперь уже все в порядке, пока. Вы разорвали ее, сэр. Ритуал должен был быть соблюден детально. Нам троим надлежало стоять вместе, выкрикивая священные имена, пока невинная кровь льется, пульсируя, к нашим ногам.
Подняв голову к толстяку, я вопросительно заскулил. Он потрепал меня по холке с сонным видом.
— Разумеется, она не любит тебя, мальчик. Она вообще едва существует материально.
Вновь пошел снег. Костер догорал.
— Твоя непредвиденная трансформация сегодня ночью произошла, осмелюсь предположить, в результате той же самой планетной конфигурации и лунарных сил, которые делали эту ночь идеальным моментом для того, чтобы вызвать моих старых друзей из Бездны…
Он продолжал говорить своим глубоким голосом и, возможно, сообщал мне важные вещи. Я этого никогда не узнаю, ибо аппетит во мне рос с каждой секундой, и слова потеряли даже тень смысла; я потерял всякий интерес к морю, вершине утеса, толстяку.
В лесу за лугом бегали олени: я отчетливо ощущал их запах в ночном зимнем воздухе.
И я был очень, очень голоден.
Придя в себя рано утром, я увидел, что лежу голый на снегу рядом с недоеденным оленем. По его глазу ползла муха, язык свешивался из мертвого рта, придавая ему комично-патетическое выражение, как у животного из газетного комикса.
Снег вокруг разорванного живота оленя окрасился флюоресцентно-алым.
Мое лицо и грудь были липкими и красными. Горло драло и саднило. Но к следующей полной луне все заживет.
Солнце стояло уже высоко, маленькое и желтое, а небо было синим и безоблачным, и ветер утих. Откуда-то издалека доносился шум океана.
Я замерз, мне было холодно и одиноко; что же, подумал я, это случается с каждым из нас, в начале. Просто со мной это повторяется каждый месяц.
Я ощущал болезненную усталость, но мне нужно было продержаться, пока я не найду какой-нибудь заброшенный амбар или пещеру; сделав это, я собирался отоспаться недели две.
Низко над снегом прямо ко мне летел ястреб, держа что-то в когтях. На мгновение он завис надо мной, уронив к моим ногам маленького серого кальмара, и тут же взмыл вверх. Кальмар лежал безучастно и неподвижно, разбросав щупальца по кровавому снегу.
Я
Я познакомился с Роджером Желязны в 1990 году на конференции в Далласе, штат Техас. Мы подписывали свои книги за одним и тем же столом. Я разволновался, когда узнал об этом: я представлял, что мне удастся поговорить с ним, ведь Роджер был моим кумиром с одиннадцатилетнего возраста, с тех пор, как я прочитал «Князь света». На самом деле мы сидели и подписывали книги людям, выстроившимся в очередь, и мне удалось только пробормотать несколько слов о том, что я являюсь его поклонником, а еще я подтолкнул к нему сборник Сандмана «Кукольный дом», сказав, что, мол, Сандман является одним из незаконных крестных детей Роджера.
Мы не общались весь следующий год, а в 1991 году на Всемирном конгрессе фэнтези в Туксоне, Аризона, мой друг Стив Браст усадил меня в баре рядом с Роджером, и мы втроем проговорили весь вечер о структуре короткого рассказа. Когда говорил Роджер, мы со Стивом слушали.
— Многие из моих лучших рассказов, — говорил Роджер, посасывая трубку и объясняя, каково это, писать рассказы, — просто последние главы романов, которые я не написал.
В следующий раз я встретил Роджера, когда он был почетным гостем на Всемирном конгрессе фэнтези в Миннеаполисе. Я был ведущим, и мы оба работали в поте лица, организуя заседания, чтения и занимаясь всем, что обычно происходит на конгрессах. Мы столкнулись в зале книжных дилеров и обменялись книгами: я дал ему экземпляр «Ангелов и посещений», моего только что вышедшего сборника, а он дал мне экземпляр своего романа «Ночь в одиноком октябре».
У меня сложилось впечатление, что это был первый за долгое время роман, который показался ему стоящим. Во всяком случае, роман оказался для него самого таким же сюрпризом, как и для читателей.
Я помню, как устал тем вечером, и помню, что планировал прочитать только несколько первых страниц «Ночи в одиноком октябре». Я прочитал их, зацепился и, не в силах прервать чтение, читал, пока не уснул.
Мне многое понравилось в этой книге — и то, что история рассказывается от лица странного персонажа (собака Джека Потрошителя), и то, как забавно выстраивается набор действующих лиц (включая Шерлока Холмса и Ларри Тэлбота), и вся эта лавкрафтиана, воспринимавшаяся как некий танец, в котором каждый знает свои движения и в котором двери, которые должны впустить Великих Старцев, собирающихся поглотить мир, всегда оказываются чуть приоткрытыми, но никогда — полностью распахнутыми.
Я написал рассказ в феврале 1994 года и послал его Роджеру. Рассказ был непосредственно навеян тем, что он сделал в «Ночи в одиноком октябре», хотя мой Ларри Тэлбот был заимствован как у Роджера, так и из фильмов об Оборотнях, и у Харлана Эллисона из его великолепного «Дрейф от островов Ленгерхана, 38’ 54… северной широты, 77 00… 13 западной долготы». Меня вдохновило то, чем Роджер вдохновлял вас: он описывал все так увлекательно, что вам самим хотелось сделать это, и сделать по-своему, а не так, как он.