Мир Сценариста. Трилогия
Шрифт:
— Ребятки, я ж Лолушко! Лолушко из Бергхейма! Старинный друг Головастика! Неужели он никогда не рассказывал обо мне?!
— Все друзья мессира сражаются со злом, поглотившим Гелбгартен! Ни разу не видел я тебя среди доблестных героев, сопровождающих покорителя Небес, лжец!
— Секунду! — я отвернулся, изобразил кошака, выблёвывающего комок шерсти, затем выпрямился. — Простите. Концентрация пафоса ну запредельная! Ща, вроде, полегче. Продолжай!
— Ты дерзишь Небесным Охотникам? — опешил говорящий. По–моему, в нём даже нотка обиды появилась. Ща как сделают из меня
— Зови сюда своего мессира, доблестный страж, — прикусил язык я. — Побалакать мне с ним надо.
— Твои слова оскверняют уши, ходящий. Они полны непочтения! — прорычал напарник обиженного охотника. Бешенный взгляд жёг серной кислотой.
— Да блядь! — вырвалось у меня. — Ладно. Хорошо! Ещё секунду!
Я набрал воздуха, выпрямился. Расправил плечи:
— Взываю я к доблестным стражам священных границ! Весть с запада принёс я, лишь для ушей могущественного мессира предназначенную. Великая тайна и сокровенное знание открылись мне. Призываю вас не чинить препон скромному путнику и сопроводить его в Гелбратен, к мудрейшему Головастику!
Всадники несколько долгих секунд молчали. Затем обиженный поправил:
— Гелбгартен.
— Да хоть шварцекюхен, я всё равно не запомню… Могучие воители, передайте Головастику что шут пришёл.
— Мой смелый брат, лети к мессиру и принеси ему весть о посланнике с запада! — обиженный тут явно был за старшего. Его напарник, чьи пышущие яростью глаза жрали меня из забрала шлема, коротко кивнул. Гиппогриф разинул пасть, издал свербящий кишки вопль, оттолкнулся лапами от земли, подняв облако пыли, и умчался.
Я вновь отряхнулся. Посмотрел на недвижимого стража. Тому явно хотелось избавиться от серого налёта, но это было недостаточно пафосно, думается мне.
— Смотрю, меня не ждали, да? — решил я скоротать время за беседой.
— Приказ мессира никого не пускать. Особенно пришельцев, — судя по интонациям — говорить мы не станем. Обиделся всё–таки.
Страж поднял копьё, упёр его в стремя. Устал наперевес держать, бедненький.
— Долго ждать–то? — спросил я Небесного Охотника.
— Мессир сражается с тьмой. Дни напролёт они освобождают павшую деревню. Появляются только заполночь, — буркнул всадник. Гиппогриф не сводил с меня янтарных глаз, явно представляя бедного Егорку в виде кушанья и безо всяких приправ.
— Чё ж до сих пор не освободили?! — не удержался я.
— Побольше почтения, ходящий!
Я понял руки, соглашаясь. Затем спешился, сел на травку, снял маску и подставил лицо тёплому солнцу. Поле шелестело травой.
Охотник наблюдал за мною с подозрением. Гиппогриф тоже.
Я же откинулся на спину, закинул за голову руки и закрыл глаза.
— Я восхищён твоей выдержкой, Лолушко, — громыхнуло сверху. Харальдиньо! Рыжий викинг стоял надо мною, широко расставив ноги, и улыбался.
— Божечки–кошечки, мой северный и бородатый друг! — вскочил я на ноги. Порывисто шагнул к нему, обняв старого товарища. Хевдинг несколько
Свора наблюдала за этим с усмешкой. Они как–то оттеснили гиппогрифа в сторону, и теперь хищный полуконь смотрелся не так внушительно. Да и наездник немножко поник. Викинги оттеснили его с дороги. Уродливоротый Ньял не сводил со стража безумного взгляда и облизывался.
— Где наши?
Харальд Скучный неопределённо махнул рукой в сторону башни.
— А этот говорит они в каком–то Гелбагатене!
— Так ты про задохликов спрашивал? Эти–то да, с утра уходят, к ночи возвращаются. Нет никого в башне.
— Гелбгартен! — сдавленно фыркнул наездник на гиппогрифе.
— Ты задержал нашего друга, летающая обезьяна, — повернулся к нему Харальд. — Нашего побратима.
Тяжелый и неодобрительный вздох Бьорна. О, мой возлюбленный коротышка меня помнит и любит.
— Я не должен различать подружку каждой северной собаки! — огрызнулся тот.
— Кровь пущу, — флегматично отреагировал на это Леннарт.
— Буду участвовать, — осклабился Олаф. Ох, какие же они крутыши, мои северянчики.
— Не будь прямого приказа мессира, то твои слова затолкал бы тебе же в глотку, псина! — прорычал наездник. Однако дёрнул за поводья, и гиппогриф замахал крыльями, отрываясь от земли. Обдал нас облаком пыли и умчался ввысь.
— Что у нас интересного? — спросил я.
— Люди сошли с ума, — сказал Харальд. — Рабы Распятого ушли служить своему хозяину. Целый день идут на запад, ни с кем не разговаривают. Кресты вырезали себе на лбу. Что стряслось?
— Астрологи объявили неделю крестового похода. Количество фанатиков увеличилось вдвое, — ответил я. Подошёл к восседающему на кобыле Леннарту. Выудил из инвентаря тяжеленный Сборщик Податей.
— Большому мальчику большая пушка!
Здоровяк нахмурился, но дар принял. Посмотрел на секиру. Взмахнул ею, как пушинкой. Суровое лицо расслабилось. Губы тронула улыбка.
— Благодарю тебя, задохлик. Славное оружие!
— Распятый идёт на войну?
Я подумал об армии Райволга, о Выводке. О войсках Роттенштайна, о бредущих по дорогам Четлена слуг Еммануила. О рыцарях Четлена сражающихся с бандами Унии Мороза, и головорезах Лиги Равенства, наверняка выбирающихся из тьмы, видя, как уходят сторонники Распятого.
— Все идут на войну, Харальд, — сказал я, и добавил. — Абсолютно все.
Северяне расположились чуть в стороне от Бастиона. В деревеньке с плетёными заборами, дома были не первой свежести, но вполне уютные, с садами, цветущей лозой, с гнёздами аистов на крышах. Остатки прежде великого клана обрели себе местечко для жизни. Надеюсь, тела предыдущих жильцов не спустили по бегущей мимо реке.
Вблизи башня Небесных Охотников впечатляла. Здоровенная, выкрученная громада, размером с перст Дьявола из американских пустынь. Повсюду звенела стройка. Головастик готовил линию обороны. Ждал гостей. Вокруг башни летали всадники на гиппогрифах. Та ещё работёнка, должно быть, целыми днями кругами носиться в небе.