Мир Софии
Шрифт:
— Пускай Хильда поиздевается над ним, когда он вернется домой. Она может обозвать его дрянью, может уничтожить его яхту… или хотя бы разбить на ней судовые огни.
Согласно кивнув, Альберто продолжил Софиину мысль:
— Кроме того, она может сбежать от отца. Ей это гораздо легче, чем нам. Она может уйти из дома и никогда больше не возвращаться туда. Вот было бы поделом майору, играющему со своей «миросозидательной» силой воображения за наш счет.
— Представляю себе: майор рыщет по всему свету в
— Да, он веселится. Именно это я имел в виду, София, когда говорил, что он использует нас в виде развлечения для дочери. Но я бы на его месте остерегся. Впрочем, Хильде тоже не стоит заноситься.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты уверенно себя чувствуешь?
— Вполне, только бы не появлялись новые джинны из ламп.
— Тогда держись. Подумай о том, что все происходящее с нами — плод чужого сознания. Фактически мы сами — это сознание. Значит, у нас нет и собственной души, мы — чужая душа. Пока что у нас под ногами твердая философская почва, но и Беркли, и Шеллинг уже бы насторожили уши.
— Да?
— Есть основания считать, что эта чужая душа принадлежит отцу Хильды Мёллер-Наг, который сидит в Ливане и сочиняет учебник философии ко дню рождения своей дочери. Проснувшись пятнадцатого июня, Хильда найдет эту книгу на тумбочке рядом с кроватью, и тогда о нас с тобой смогут прочитать и она сама, и другие люди. Уже не раз были намеки на то, что подарком можно будет «поделиться».
— Я помню.
— Значит, мои теперешние речи будут прочитаны Хильдой, поскольку однажды, сидя в Ливане, ее отец вообразил, будто я рассказываю тебе, что он сидит в Ливане… и воображает, будто я рассказываю тебе, что он сидит в Ливане…
София совсем запуталась. Она попыталась обдумать то, что услышала от Альберто Нокса о Беркли и романтиках. А он тем временем продолжал:
— Так что нечего им задирать нос, а тем более смеяться, потому что хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Кому «им»?
— Хильде с отцом. Разве у нас не о них разговор?
— А почему им не стоит задирать нос?
— Потому что не исключено, что они тоже всего лишь сознание!
— Как такое возможно?
— Если такое было возможно для Беркли и романтиков, значит, возможно и для них. Например, майор — всего лишь иллюзия, фикция, образ из книги, в которой рассказывается о нем и Хильде, как, впрочем, и о нас, поскольку мы составляем часть их жизни.
— Это было бы еще хуже. Тогда мы стали бы иллюзиями иллюзий.
— Тем не менее вполне возможно, что где-нибудь сидит совсем другой писатель и сочиняет книгу о майоре миротворческих сил ООН Альберте Наге, который пишет книгу для своей дочери Хильды. В этой
— Неужели ты так считаешь?
— Я только говорю, что это возможно. Для нас, София, этот писатель был бы «скрытым Богом». Хотя и мы сами, и все наши слова и поступки обязаны своим существованием ему, поскольку мы — это он, мы оставались бы в неведении о нем, потому что сидим в самой маленькой из вложенных друг в друга шкатулок [48] .
После этих слов София и Альберто очень долго сидели в молчании. Прервала его София:
— Но если действительно существует такой писатель, который сочиняет историю о том, как Хильдин отец сочиняет в Ливане историю про нас…
48
Имеется в виду принцип матрешки.
— Да?
— …тогда ему тоже нечего задаваться.
— Что ты имеешь в виду?
— Предположим, и ты, и я, и Хильда — все мы живем в глубинах его мозга. Но почему не предположить, что и он сам живет в чьем-то — более высоком, чем его, — сознании?
— Это тоже вполне возможно, София, — закивал Альберто. — И если это так, он специально позволил нам вести нашу философскую беседу, чтобы намекнуть на такую возможность. Значит, он хотел подчеркнуть, что он тоже всего лишь беззащитная иллюзия и что книга, в которой живут своей жизнью Хильда и София, на самом деле представляет собой учебник философии.
— Учебник?
— Ведь наши с тобой беседы, София, наши диалоги…
— Да?
— На самом деле они не более чем монолог.
— Ну вот, теперь все свелось к сознанию и духу. Хорошо хоть философы какие-то остались. А философия, которая столь гордо начиналась с Фалеса, Эмпедокла и Демокрита, неужели она зайдет в тупик?
— Ни в коем случае. Я расскажу тебе о Гегеле, первом философе, попытавшемся спасти философию после того, как романтизм свел все сущее к духу.
— Я с нетерпением жду.
— Чтобы нас больше не прерывали разные иллюзии, давай войдем в дом.
— К тому же на улице стало прохладно.
— Конец раздела!
ГЕГЕЛЬ
…разумно то, что диктует тебе жизнь…
Хильда выронила из рук папку, и она со стуком упала на пол.
Девочка осталась лежать в кровати и смотреть на потолок, где что-то вертелось и вращалось.