Мир тропы. Очерки русской этнопсихологии

Андреев А.

Опять же, если присмотреться к понятию "поведение", "вести себя", то мы сразу ощущаем потерю цельности человека в поведении. Если в разуме "я действую", то в поведении "я себя веду". "Я действую" так, как я считаю нужным. Это ощущается. И этого достаточно. А вот "я себя веду" явно недостаточное высказывание, потому что по законам языка требует чего-то дополнительно: веду где, веду как, веду по чему? Иными словами, когда "я себя веду", "я" как бы выходит из изначальной цельности, и начинает водить "себя", и водит оно себя по образцам.

Разум создает и хранит образы того мира, в котором должен выжить. Причем, хранит как два типа образов – те, что сохраняют знания об окружающем мире, и те, что сохраняют память о взаимодействиях с ним.

Образы

окружающего мира могут считаться статичными, хотя в них что-то происходит. Но это что-то не имеет прямого отношения ко мне, по крайней мере, не предписывает мне каких-то определенных действий. Очень похоже, что именно подобные явления в психике человека и названы Юнгом "содержаниями". Подтверждением этого можно считать то, что он подчеркнул действенный характер второго типа образов, входящих в коллективное бессознательное, назвав их "образами поведения". Но в это название нам придется внести дополнительные уточнения, то есть расщепить его еще на два, по меньшей мере.

Образы создаются Разумом, как, своего рода, отпечатки, слепки с окружающей действительности и хранятся в памяти. При этом они используются для взаимодействия с миром по мере необходимости и самим разумом и его общественной частью – мышлением. При этом то, что относится к Разуму, относится и к мышлению, но не наоборот! Разум пользуется образами, мышление – образцами, то есть закрепленными в памяти цепочками образов. Характер взаимоотношений в обществе, где существует память, как способность сохранять договоренности, позволяет использовать подобные цепочки как наиболее экономичные способы достижения поставленных целей. Соответственно, Мышление берет и использует для этого образы Разума. Но Разум не может брать и использовать цепочки образов, оставаясь прежним, потому что именно это и делает его Мышлением. Попытка от образов перейти к цепочке, то есть к образцу, переключает Разум в состояние Мышления.

Естественно, в таком случае и поведение не может относиться к Разуму, потому что вести себя можно только по определенному пути, по цепочке предопределенных шагов, образцу. Если его нет, то надо не вести себя, а действовать по обстоятельствам. Следовательно, поведение не может быть связано с образами, и выражение "образы поведения" является узлом, стягивающим несовместимые понятия.

В Тропе подобные слияния назывались "козами" и изображались косым крестом "X". Если приглядеться к такому кресту, то кажется, что он состоит из двух перекрещивающихся линий. Это значит, что мы бездумно считаем, что окончанием первой линии, начинающейся справа вверху, является нижняя левая линия – "/", и даже не допускаем возможности, что продолжение ее там же справа: "‹". Иными словами, когда мы бездумно воспринимаем узнаваемые вещи, очень часто они незаметно для нас сливаются в нечто несовместимое, но не распознаваемое в своей несовместимости, потому что похоже на что-то третье, известное нам.

Подобная "коза" и присутствует, на мой взгляд, в этом Юнговском выражении "образы поведения". Здесь соединились два выражения: образы действия и образцы поведения. Конечно, такое обвинение некорректно, если исходить только из собственной психологической системы Юнга. Поскольку он не различает всех этих понятий, то и не может их перепутать. Это все вне его понятийного ряда. Но в таком случае становится правомерным вопрос: если взятое мною из этнографии психологическое наблюдение соответствует объективно существующим в мире явлениям, то, значит, в аналитической психологии Юнга, эти явления не учитывающей, имеются явные "слепые зоны"? Однако не отказываться же от всей аналитической психологии из-за отдельных неточностей. Поэтому я и предпочитаю рассматривать выражение "образы поведения" как "козу", тем более что у Юнга очень часто случается, что, находясь на переднем крае исследования, он еще не имеет имен для открытого им, но уже видит и описывает явления верно.

Итак, вернемся к образам. Образ действия должен содержать в себе две равнозначные

составляющие: образ внешнего (окружающего) мира и его воздействия на тебя как помехи, препятствия твоему желанию, что означает, выживанию (назовем это образом воздействующего мира), и образ твоего ответа, то есть образ действия по преодолению воздействия или противодействия мира.

Итогом твоего действия и противодействия мира должна явиться равновесность. Она-то и определяет суть образов, которые мы храним в себе. Имя этой равновесности в отношении человека – выживание.

А это означает, что архетипы – это образы выживания в самых разнообразных и сложных земных условиях. Вот это-то и делает их всеобщими основаниями, составляющими глубинную часть "душевной жизни человека". Можно ли найти подтверждения того, что Юнг это так и понимает?

Юнг рассматривает в этой статье всего четыре архетипа. (Для того чтобы познакомиться с ними, нам придется выйти за рамки того отрезка статьи, который был взят за основу). Это – Тень, Анима, Старый Мудрец и архетип Трансформации. В самом общем смысле Тень – это подавленные составляющие личности, в первую очередь, желания. Это так объемно, что заслуживает отдельной работы.

Старый Мудрец – "архетип смысла" [33, с. 125]. И это для меня слишком большая тема, к тому же названная слишком обобщенно, поэтому пока я ограничусь тем, что обозначу оба эти архетипа как слои желаний и смыслов в нашем мышлении. Но это только значки, пометки на память.

В отношении архетипа трансформации, на мой взгляд, Юнг невнятен, но можно из его слов собрать следующее определение: трансформация – это "процесс", по ходу которого "архетипы выступают как действующие персонажи сновидений и фантазий" [33, с. 125]. Фантазии и сновидения здесь Юнгом решительно сближаются, объединяясь при этом только способностью иметь персонажами архетипы, что вносит существенную путаницу. Персонажи "фантазий", конечно, совсем не то же самое, что и персонажи сновидений, если понимать фантазии в бытовом смысле, то есть как воображение.

В итоге понимание архетипа становится неопределенным, хотя бы потому, что, говоря об "архетипе трансформации", Юнг подразумевает "типичные ситуации, места, средства, пути и т.д." [33, с. 125], внутри которых, как на сцене, выступают три предыдущих архетипа – Тень, Анима и Старый Мудрец, понимаемые как персонажи (персоналии). Можно сказать, что это есть некое проявление способа мышления. Тем не менее, природа названных им архетипов принципиально разнится, и возможно, что это просто сваленные в одну кучу (в еще одно псевдоединство) явления разного порядка. Очевидно, ощущая уязвимость своих построений, Юнг пытается оправдать эти слабости рассуждениями о многозначности архетипов трансформации и символов вообще: "Как и персоналии, архетипы трансформации являются подлинными символами. Их нельзя исчерпывающим образом свести ни к знакам, ни к аллегориям, они ровно настолько являются настоящими символами, насколько они многозначны, богаты предчувствиями и, в конечном счете, неисчерпаемы. ‹…› Суждение интеллекта направлено на однозначное установление смысла, но тогда оно проходит мимо самой их сущности: единственное, что мы, безусловно, можем установить относительно природы символов, это многозначность, почти необозримая полнота соотнесенностей, недоступность однозначной формулировке" [33, с. 125-26].

Конечно, предназначение символов – быть орудием перевода с одного языка на другой, и в этом смысле они просто обязаны быть неоднозначными. Но это никак не оправдание "неисчерпаемости" символа. Неисчерпаемость как раз и повела бы к потере символичности, то есть способности через одно показывать (обозначать) другое. Тогда символ показывал бы не другое, а все. "Неисчерпаемость", на мой взгляд, понадобилась Юнгу, чтобы оправдать неспособность дать определение и обрисовать механику явления. В итоге мы и в отношении понятия "символичность" сталкиваемся с примером нерасчлененного псевдоединства.