Мир в красном. Дилогия
Шрифт:
Прошло несколько лет с тех пор, как я вспоминала об Исайе. Я понимаю, что мне не убежать от возвращения к воспоминаниям о моей последней физической связи - на первом курсе колледжа - и не начинать сравнивать. Меня передергивает. Неужели все так долго продолжалось? Исайя был наиболее близок к тому, чтобы подарить мне любовь и понимание, которые я хотела, но даже он не смог рассеять тьму. И, в конце концов, она сломала нас.
Ссоры, обвинения, недоверие… ревность. И столько злости. Я все еще вспоминаю его искаженное яростью лицо,
Я всегда его злила. Не помогало даже то, что психологически я была более стойкой. Снова и снова анализировала его, независимо от того, как сильно он пытался убедить меня, что я достойна любви. Тогда это было не важно для меня. Как и сейчас. Так что совершенно ясно, что появление Колтона и его предложение узнать, почему я такая, какая есть, было слишком заманчивым, чтобы отказаться. И может быть я должна принять свой стыд как плату за искупление. Искупление. Это слово звучит так же странно, как и ощущается.
Сможет ли Колтон принять правду обо мне? Если он узнает все? Это несправедливо. Открытость и доверие, его слова, его правила… теперь наши. Все это настолько же далеко от меня, как и понятие искупления.
В дверь моего кабинета постучали, заставив меня вынырнуть из моих темных размышлений.
– Открыто.
Куинн шагнул внутрь, серьезный и собранный.
– У тебя готов профайл?
Черт. Уже время для собрания оперативной группы? Утро буквально пролетело, а я не готова предоставить досье на правонарушителя. Что совершенно для меня несвойственно. Прошлая ночь должна была мне помочь вернуться в игру, а не переворачивать с ног на голову весь мой мир.
– Тебе не терпится выступить с докладом по серийному убийце перед оперативной группой, да?
– спрашиваю я, перебирая бумаги и складывая их в открытую папку.
– А у тебя висит все еще не раскрытое дело.
Каждый полицейский и детектив сегодня утром были на взводе, ожидая телефонного звонка. Который должен был сообщить о третьей жертве. Но пока подобного звонка не поступало… пока. Куинн по-прежнему был уверен, что орудовал серийный убийца, и проталкивал эту теорию на собраниях.
– Ты хочешь обсудить это по-быстрому?
– говорит Куинн, усаживаясь на свое привычное место.
– У нас приблизительно двадцать пять минут. Давай пройдемся по тому, что мы знаем.
Протяжно выдохнув, я открываю документ с найденной информацией и поворачиваю экран к Куину.
– Я составила список из нераскрытых изнасилований и/или убийств за последние три года в пределах штата. И нашла три, которые выделяются из общего списка. Помимо нападения на девушек в домах, где те проживали, каждое убийство было спланировано, а жертвы были найдены в определенных позах. Не идентичных нашим случаям, но было использовано холодное оружие для убийства и огонь для пыток, что их и объединяет.
Куинн упирается руками в
– Обнаружили какие-либо следы ДНК на телах или на местах преступлений?
Я мотаю головой.
– Нет. Если преступник, совершивший эти преступления наш субъект, по крайней мере, он слишком хорошо подчищает за собой.
Рот Куинна искажается от недовольства.
– Даже если там и было ДНК, как ты и сказала, он достаточно педантичен, чтобы не оставлять следы. Его ДНК вероятно мы не найдем ни в одной базе.
С удивлением я приподнимаю бровь, но позволяю этой похвале остаться незамеченной.
– Если это наш парень, то с тех пор его почерк изменился. И я не уверена, что мы можем четко охарактеризовать преступника, но одно могу сказать с уверенностью, садист остановится только, когда его поймают. И со скоростью, с которой он переходит к следующей жертве, он может совершить ошибку.
– Я не буду сидеть здесь, и ждать пока он облажается, засыпав нас телами.
Достав телефон, Куинн быстро встает.
– Двадцать минут.
– Он смотрит на меня.
– Давай пробежимся по почерку. Это может быть группа убийц?
Я все еще чувствую себя как вчера ночью на месте преступления, словно это один методичный убийца - слишком эгоистичный, слишком самодовольный, чтобы делиться своей славой. Но… я могу попытаться посмотреть с другой перспективы. Посмотрим, сможем ли мы раскопать новую теорию.
– Допустим их двое. Два преступника могли бы объяснить два немного разных почерка. В этом случае, должен быть мастер и ученик. Один полностью доминировал в этих отношениях. А второй, возможно, ученик, мог быть последователем, тем, кто теряет рассудок.
– Почему ты думаешь, что скорее именно ученик сойдет с ума?
– Это психология, - отвечаю я.
– Он угождает. Он должен умилостивить мастера в обмен на чувство значимости. Это его место. Если что-то случится в их партнерстве, расстроив одного, второй попытается вернуть расположение.
Я пожимаю плечами.
– Когда человек сталкивается с тем, что может потерять самое ценное, он пойдет на любые отчаянные меры, чтобы это удержать. В отчаянии, ошибки и совершаются.
Взгляд Куинна застывает на фарфоровой фигурке балерины на моем столе, его лицо ничего не выражает, словно его мысли очень далеко.
– Затем наступит симбиотический психоз, - говорит он.
– Безумие, разделенное на двоих.
– Психопатический бред, разделенный на двоих, если быть точнее.
– Я откидываюсь на спинку кресла и скрещиваю руки.
– Вау. Я под впечатлением, детектив. Откуда вы узнали об этом психологическом термине?
Он смотрит на меня и ухмыляется.
– Я кое-что знаю.
– Судя по всему, так и есть.
И это так не похоже на Куинна. Если он прибег к психологии, значит, дела совсем плохи, и он в отчаянии, не видит решения в данном деле.