Мир вечного ливня

Янковский Дмитрий Валентинович

— Погоди…

Я хотел броситься за ней, но в голом виде гоняться за девушкой как-то неловко. Пришлось надевать штаны. Под действием наркотика из чужого мира это оказалось не просто — дважды промахнулся ногой мимо брючины.

— Кать! — позвал я через стену.

— Что?

— Не злись. Мне про войну приснилось.

— И что? А если тебя переклинит и ты с ножом за мной начнешь бегать? Правду говорят, что вы все оттуда приходите на голову покалеченные. Жрать хочешь?

— Рано ведь…

— Да конечно, рано… Что ты думаешь, я усну теперь?

Я собрался с духом и шагнул в кухню.

— Могу кофе смолоть, — предложил я,

Мне хотелось

хоть чем-то унять головокружение и наркотическую сумеречность сознания. Казалось, что крепкий кофе должен помочь.

— Валяй, — Катя, нахохлившись, как воробей, с ногами устроилась на табуретке.

За окном было еще темно, но в соседней многоэтажке начинали зажигаться ранние окна — просыпались те, кто работал на другом конце Москвы. Где-то у соседей задилинькал выматывающий душу сигнал будильника,

«Кажется, не зацепило… — подумал я, оценивая последствия последней атаки мизеров. — Кажется, даже не ранило. Спину только малость прижгло. И контузило. Но это не страшно. Если бы не грибная дурь…»

Страшно другое. Страшно, что Искорка еще как бы жива, но уже нет. От этого сердце болезненно ныло, а мысли в голове разбегались, как стадо овец в горах во время обстрела. Я взял кофемолку и только успел включить ее в розетку, как в комнате зазвонил мой мобильник. Вот тут-то я и испугался по-настоящему. Пожалуй, страшнее еще минуты в моей жизни не было. А испугался я того, что это могла звонить Ирина. Я ведь в эфир передал свой номер — все слышали. Но как говорить с человеком, которого ты видел с пробитым горлом и размозженной головой? Как говорить с человеком, который через несколько часов, а может, даже минут умрет? Точно умрет, без всякого шанса на выживание? Как говорить, когда на другом конце линии смерть?

И все же я вернулся в комнату и нажал кнопку ответа, все-таки я заставил себя сделать это.

— Да? — прохрипел я, не в силах совладать с осипшим голосом.

— Это Михаил, — раздалось в трубке. Мне сразу стало легче, но ненамного.

— С тобой все нормально? — голос Михаила напрягся, — У меня сны не кончились, сегодня опять был там, только с поляками, а не с американцами. Помогал им на Базе. Короче, я слышал, что вы рванули Мост. У вас все целы?

— Нет. Так долбануло, что даже не знаю, кто уцелел, а кто нет. Я им всем дал номер мобильника, но никто не звонит. А Ирина… Напарница, снайпер… В общем, ее у меня на глазах убило.

Я не стал говорить, что мне пришлось прикрыться ею от игл. Михаил помолчал, боясь ляпнуть что-нибудь невпопад.

— Не вовремя я, да? — наконец произнес он.

— Не обижайся. Но там такое было… На нас мизеры напали у самого края обрыва. Три рейдера с плазмоганами. Плазма рванула между мной и Андреем, поэтому я не видел, что с ним стало. А Ирина… При взрыве отлетел камень и прямо ей в шею. Горло навылет пробило.

Я вдруг понял, что рассказывать о подробностях глупо хотя бы потому, что Михаил не знал никого, о ком шла речь. Я умолк и нажал кнопку отбоя. На фиг… А то вдруг Ирина позвонит. Я выключил телефон и сунул в карман пиджака. Только обернулся, смотрю — Катя стоит на пороге. Все слышала.

— О чем это ты говорил? — подозрительно спросила она. — Так у меня знакомые делились впечатлениями после того, как по сети в компьютерные стрелялки играли. А ты о чем? Ты ведь спал, не играл.

И вот что я ей должен был сказать? Дал ведь слово не врать никогда. И что теперь? Первый же серьезный вопрос оказался таким, что уклончиво на него не ответишь. Или врать совсем, или же говорить правду. Правды

люди боятся. И не зря, между прочим, правда разрушает иллюзии, формирующиеся годами, эти иллюзии настолько крепки, что являются частью жизни людей, они врастают в жизнь корнями, и безболезненно их не выкорчевать. Вот, к примеру, живет семья, муж жене изменяет, а во всем остальном — милейший человек, и жену никогда в жизни не бросит, потому что любит, а на сторону ходит, потому что секса хочется ему больше, чем жена по доброй воле дает. А против ее желания ему совесть не позволяет, и вот такая пара может счастливо жить до глубокой старости, если не откроется правда. Если же откроется, никому от этого лучше не будет.

И все же, понимая опасность правды, я был категорически против лжи. По крайней мере сейчас, по крайней мере в отношении Кати. Потому что правда страшна в основном тогда, когда люди прожили долго и просто не успели всего о себе рассказать. Или не захотели. Это ведь не так просто — все рассказать. Даже когда искренне хочешь. Никогда не знаешь, что важно для другого человека, а что не очень. А каждый эпизод жизни рассказывать — как раз вся жизнь и уйдет.

Если же знакомство в самом начале, то чем меньше врешь, тем лучше, поскольку иллюзий на твой счет еще никаких почти нет, а потом чем меньше придется скрывать, тем легче жить. В общем, я твердо решил рассказать Кате про сферу взаимодействия, чем бы это ни кончилось.

— Ты точно хочешь знать, о чем я сейчас говорил? — уточнил я на всякий случай.

— Да.

— Тогда сядь. И если что-то покажется тебе невероятным или фантастичным, просто забей на это и слушай дальше. Идет?

— Да,

Судя по выражению лица Кати, она готова была услышать все, что угодно. И я начал рассказ. Начал так, как оно и было, — с первых снов о мире вечного ливня. Так и воспринимать рассказ было легче, поскольку сны ведь бывают самыми фантастичными. Я рассказал ей о тетрадке, в которой делал записи о повадках противника, о том, как Хеберсон в первый раз отвез меня на базу. И про Кирилла.

Я рассказывал эпизод за эпизодом и видел, что Катя мне верит. Верит каждому слову, хотя нормальный человек уже бы в психушку звонил. И постепенно я понял, что человек, умеющий видеть духов на ветках деревьев, всегда поверит правде, какая бы странная она ни была. И, наверное, всегда такой человек сумеет отличить вранье от правды. Это ведь надо иметь какое-то особое чувственное восприятие. Да, наверняка. Катя умела воспринимать мир открыто, не пропуская его через толстые фильтры книжной мудрости, житейской банальности, чьих-то расхожих мнений или научных статей. Ей плевать было, верят ученые в духов, или верит ли министр обороны в духов. Она просто чувствовала, что они есть — духи, на ветках деревьев. Потому что они действительно есть. Она умела ощущать мир напрямую, без чьего-либо мнения насчет того, как мир этот устроен.

В общем, я рассказал ей все. В том числе и про Ирину. Однако ее реакция оказалась странной.

— Вот суки! — Катя зло сжала кулаки. — А я-то думаю, как у них, гадов, все получается. Тут из кожи вон лезешь, стараешься пахать побольше… А они через сон нас имеют, ублюдки!

— Ты о ком? — оторопел я.

— О Нанимателях! Хорошо, что ты рассказал. Я и сама предполагала что-то подобное, какой-то подвох. Чувствовала, что по-честному их не победить, что у них какое-то особое вранье припасено. А вот, оказывается, в чем дело! Они за чужой счет удачливость себе повышают! Девку угробили… Вот козлы! Блин, я этого Кирилла сама замочу.