Мир Вечного. Лучший дуэт галактики (сборник)
Шрифт:
Камин почти погас, развалившийся на ковре Тихон поглядывал на Бергера, словно приглашал заканчивать эти полуночные бдения и двигаться в постель. Если Бергер включал гипноизлучатель, кот уходил из спальни, выражая таким образом протест, однако и сегодня ему придется устраиваться здесь, в кресле. Бергер уже понял, что снова придется воспользоваться гипносном.
Душ слегка расслабил его, однако голова была по-прежнему чугунная, и он не сразу сообразил, что неприятный звук, пробившийся сквозь плеск воды, идет из холла. Выключив воду, Бергер выскочил из ванной и нажал клавишу приема.
«Царь»
— Константин Карлович, боюсь, вам сегодня не придется отдохнуть — вы мне нужны.
— Буду через полчаса, — сказал Бергер.
— Нет. Вы будете ждать сопровождение. Вас доставят сюда, на проспект Александра Первого, семнадцать, — Леонидов пожевал губами. Как понял Бергер — в сомнении, сообщать ему причину вызова или дождаться приезда. Видимо, сомнения были отринуты, потому что Леонидов продолжил: — В особняк генерала Амбарцумяна.
Бергер вдруг ощутил озноб, словно метель ворвалась в дом и окутала его, голого, колючим морозным одеялом.
— Да, — кивнул Леонидов, — вы правильно поняли. Начальник контрразведки империи найден в невменяемом состоянии. Судя по всему имела место попытка насильственной ментоскопии. Сопровождение будет у вас с минуты на минуту. Поторопитесь, Константин Карлович.
Глава 21
Отец Герман передал кадило служке, поддернул рукава одеяния и положил мощную длань на бритый загривок стоящего перед ним голого по пояс татуированного детины. В церкви наступила тишина, только еле слышно потрескивали свечи перед ликами святых. Бледная рука священника резко контрастировала с темной кожей мужчины.
Повинуясь, детина наклонился и погрузил голову в купель. Священник приложил некоторое усилие, удерживая в купели голову, потом вынул руку и вытер пальцы поданным служкой полотенцем.
Татуированный вынырнул, вращая глазами и отдуваясь. Стерев воду и с лица, он оглянулся. Иван Зазнобин взял со стола серебряный крестик на тесьме и с улыбкой надел ему на шею.
— Ну, раб Божий Юрий, теперь перекрестись, как положено. Не забыл?
Детина сложил троеперстие и медленно перекрестился справа налево, настороженно наблюдая за реакцией священника и Зазнобина. Со стороны стоящих вокруг купели мужиков с «Псковитянки» послышались одобрительные возгласы.
— Молодец! — воскликнул Иван и сам размашисто перекрестился.
Священник последовал его примеру и подал Ивану свидетельство о крещении.
— Ну, Иване, как крестный отвечаешь теперь за обращенного в православие отрока Юрия перед людьми и перед Богом.
— И перед собой, — добавил Зазнобин и спрятал свидетельство в карман.
Отрок Юрий, которому было лет тридцать, взял на ладонь крестик, внимательно его рассмотрел, как ребенок подаренную игрушку, затем надел через голову поданную Зазнобиным полотняную рубаху свободного покроя и счастливо улыбнулся. Лицо его, также как и тело сплошь покрытое татуировкой, расплылось, губы приоткрылись, показывая отсутствие четырех передних зубов.
— Ну, доволен? — Иван обнял его.
— Нет, это не то слово, которое я хочу сказать, — ответил новообращенный. По
— И не надо ничего говорить. Пойдем к мужикам.
Моряки с «Псковитянки», «Садко» и «Колокольного звона», которым не хватило места в церкви, поджидали окончания обряда на церковном дворе. Разговоры смолкли, и взгляды обратились к Зазнобину. Иван вытолкнул вперед смущенного крестника в белой рубахе, и толпа взорвалась приветственными криками. Выждав некоторое время, Иван поднял руку. Крики постепенно стихли.
— Братья! Сегодня к нам присоединился еще один человек, пожелавший принять православную веру. Вот он, этот отрок!
— А чего он такой немытый? — выкрикнул кто-то, явно успевший хватить пивка, но скорее — водочки для разминки перед праздником.
— Каким цветом Господь осветил его шкуру, такая и сгодится. Главное — чтобы душа была белая и чистая. Я вижу, некоторые уже успели принять по сто граммов и не виню — ждать всегда тяжко, — усмехнулся Иван, — однако есть у меня к вам, братья, серьезный разговор.
Толпа подалась к паперти — если уж командир «Псковитянки» решил сообщить что-то, отложив традиционное веселье в честь нового брата во Христе, значит, дело и впрямь серьезное.
Зазнобин оглядел обращенные к нему лица. В основном это были выходцы с планет, подконтрольных Российской империи, однако встречались и желтые с узким разрезом, и черные и смуглые. Это были те, кто захотел служить в командах ушкуйников и принял православную веру — без этого условия будь ты хоть самым лучшим комендором или штурманом во Вселенной, не служить тебе на русских кораблях. Вернее, на кораблях тех, кто называет себя «ушкуйниками».
— Не знаю, как вам, братья, а мне надоело просиживать штаны и сопровождать ржавые лоханки Макнамары от пункта А в пункт Б. Правильно, когда мы согласились на эту работу, выхода не было: или мы работаем на компанию, или нам перекрывают кислород. Сами помните — эсминцы Содружества были на подлете к системе, и деваться нам было некуда. Но теперь дело другое. Появилась возможность вспомнить старое ремесло, если, конечно, мы еще не окончательно приржавели к этой убогой планете. Деньги предлагают такие, что месяц работы окупит пять лет безделья. Как, разомнем косточки, мужики? Не стыдно вам отсылать домой копейки, когда можно взять кошель с золотом и поделиться им с родней, которая прозябает на Волхове, на Ильмене или на Лесной?
— Давно пора, Иван Савельевич!
— Сколько можно выхлопом атмосферу коптить, пора и по другим системам пробежаться!
— Стало быть, решено! — Зазнобин поднял руку. — Сегодня — гуляем, а завтра — подготовка кораблей, проверка систем, закупка продовольствия, ну сами знаете, что делать. Валентин Петрович и Станислав Тимофеевич, прошу ко мне. Обговорим условия.
Капитаны «Садко» и «Колокольного звона» — Валентин Раскатов и Станислав Юхтин отделились от толпы, которая повалила к воротам церкви, и поднялись по широким ступеням к Зазнобину.