Мир Весны

Клекач Тамара

Клим подальше отодвинул кружку с травяным сбором и поставил перед Мирой свежесваренный кофе. Кстати, ей вышеупомянутый сбор Люся не предлагала, так как Руслан сказал, что на оборотнях он не работал, но от тошнотворного запаха это совсем не спасало, поэтому Мира наклонилась к чашке с кофе, как можно ниже, и с удовольствием вдохнула его сногшибательный аромат.

Ей не то, чтобы было нехорошо, просто… ей было нехорошо. От безумных танцев и каблуков у нее ныли мышцы, от косметики, в лучших традициях живописи размазанной по лицу даже больше, чем у Феклы, зудела кожа, желудок, успокоенный апельсиновым

эфиром, покорно, но с периодическими спазмами, переваривал остатки клубной еды и алкоголя, ровными партиями отправляя вышеуказанное в кишечник и мочевой пузырь вместе с опасениями, что она либо помочится чистейшим спиртом, либо не слезет с ночного горшка, выпуская закуски из креветок.

Ну, а голова… Голова трещала от окружающего шума так, будто ее мозги пропускали через пресс, в то время, как в уши трубили тысячи инструментов, владельцы которых были напрочь лишены музыкального слуха.

– Клим! – жалобно заблеяла Инга, жадно уставившись на кофе. – А мне…

– Рассол свой пей! – безапелляционно отрезал Клим, таким образом наказывая ее не столько за пьянку, на которую он лично дал добро, а за выходку с рогаткой.

– Злюка! – прошипела Инга, задвинув обратно на нос солнцезащитные очки.

– Между прочим, – кивнув на чашку, заметил Владимир, расслабленно развалившийся на стуле напротив Миры, – этот сорт кофе один из самых дорогих в мире. Он называется копи-лювак, – с особой интонацией добавил он, грациозным движением перевернув страницу какой-то американской газеты. – Специфика его производства состоит в том, что некие зверьки, мусангами называются, поедают спелые плоды кофейного дерева, переваривают окружающую зерна мякоть и испражняют их. Затем зерна собираются людьми, моются и сушатся на солнце. Именно такой способ… ммм… обработки и придает напитку особый вкус, – заключил Владимир, поверх своих изящных очков вскользь оценив реакцию присутствующих.

На кухне повисла ошеломительно громкая тишина, и все взгляды устремились на Миру, которой и выпала честь испробовать, простите, высратые кофейные зерна, тщательно и, главное, заботливо перемолотые и сваренные лично командиром, как-то странно выкатившем глаза, будто это его Владимир обвинил в, простите, высирании тех самых зерен.

Даже Руслан, стоявший недалеко от Феклы, не удержался от сочувствующего взгляда в адрес несчастной блондинки мало того, что сидевшей помятой, грязной и с порванной шлейкой, так еще и соблазненной, простите, напитком из высратых зерен.

Мира в свою очередь тупо посмотрела на кружку с кофе и, задумчиво пошевелив бровями, мол, была, не была, смело сделала из нее глоток.

– Очень вкусный кофе, – сказала она, с благодарностью посмотрев на командира, щедро и безвозмездно поделившегося с ней сиим дивным напитком. – Спасибо!

Глаза цвета расплавленного серебра затопило нежностью, и Клим улыбнулся.

– Рад, что тебе нравится, – бархатным баритоном ответил он, стрельнув гордым взглядом в сторону не оценивших его вкусовых предпочтений друзей.

– Кажется, меня сейчас стошнит… – простонала Инга, под смешок Владимира, вполне возможно, этого и добивавшегося в отместку за стрелу и курицу.

– Кажется, меня тоже… – скривившись сказала Люся.

– Боа! – с чувством поддержала прямо

в открытое окно Фекла.

К полудню Мира более-менее отошла от эксперимента лучшей подруги, эстафету в котором перехватила Инга, чего нельзя было сказать про Феклу, которой Люсе так и не удалось протолкнуть травяной сбор из-за обилия "боа", и блондинке пришлось на скорую руку ляпать на кухне обед.

К ее счастью большая часть стражей еще утром разошлась по заданиям командира, и Мире, и ее помощнице Амани не пришлось сильно утруждаться и что-то этакое изобретать.

Инга искусно стонала наверху, манипулируя вдруг проснувшейся во Владимире жалостью, которая и подтолкнула его к тому, чтобы поухаживать за больной девушкой, как бы между прочим, выясняя, не вступала ли она ночью в сношения с кем-то и не надо было ли ей полечить кроме желудка и головы еще одно место.

– Вот это отжигает! – изумленно отметил Клим, лакомясь салатом из редиски и вареных яиц, и бутербродами с вяленой свининой.

У него были, конечно, вкусовые изыски вроде дорогого кофе, горгонзолы 9 или шоколадно-клубничных пирожных, сводивших его с ума одним только запахом, но в основном командир был скромен и непривередлив в еде.

Амани хихикнула и согласно закивала.

– Ты про Влада или леди Игрэйн? – Мира тоже не удержалась от смешка.

– Про Влада, – улыбнулся Клим, но при этом как-то задумчиво посмотрев на Миру.

Она в свою очередь тоже задумчиво посмотрела на него. Неужели он действительно всю ночь околачивался где-то рядом, наблюдая за их буйством? И может паренек из первого клуба, который больше всех уделял ей внимание, вовсе не застрял (или как раз застрял, да очень конкретно) в туалете, когда они с девчонками вежливо кидали его товарищей?

9

Итальянский мягкий сыр с благородной синей плесенью с характерным острым вкусом

Перед тем, как командир появился на берегу, Мира почувствовала открытие портала, но она ведь не видела, кто из него вышел. Это могли быть только Влад и Руслан, которых Клим уведомил, где можно было забрать их порцию пьяных дам.

"Что-то маниакальное в нем все-таки есть", – уже далеко не в первый раз отметила она про себя.

– Когда ты уходишь в Весну? – сменив тему, вслух спросила Мира, поймав себя на том, что их зрительный контакт затянулся, и командир уже вовсю работал носом, пытаясь по запаху разгадать тайну ее мыслей.

– Завтра утром, – ответил Клим, все еще принюхиваясь.

– Ясно, – сухо заключила Мира, на корню зарубив очередную попытку уболтать командира взять ее с собой.

Отдав последний кусок вяленой свинины Лайле, как обычно дежурившей под столом, она поднялась. Клим встал следом за ней.

– Даже не попросишь?

– А смысл? – с достоинством ответила Мира, направляясь на кухню. – Чтобы снова услышать отказ?

Один из стражей попытался всучить ей свою грязную миску, но заметив взгляд Клима, вдруг пришел к выводу, что миска была вовсе не грязной и даже не пустой, и принялся с усердием полировать ее куском хлеба.