Мир всем
Шрифт:
— Здравствуйте, ребята, садитесь. — Класс продолжал стоять столбом, и я ещё раз повторила: — Садитесь. Напоминаю, что у нас сейчас арифметика.
Мальчишки смотрели на меня так, словно видели в первый раз. Поправив воротничок, я незаметно скользнула взглядом по подолу платья. Кажется, одежда в порядке. Я посмотрела на ребят:
— Вам что-нибудь непонятно?
Поднялась одинокая рука Миши Леонова:
— Антонина Сергеевна, можно спросить?
— Конечно можно. Спрашивай.
— Антонина
Неожиданный вопрос приятно пощекотал моё самолюбие. Я поняла, что в глазах учеников поднялась на ступеньку выше.
Не упасть бы! Я обвела глазами класс, стоявший по стойке смирно:
— На войне научилась, мальчики, на войне.
Миша Леонов наклонил лобастую голову, точь-в-точь молодой бычок, который хочет похвастаться новыми рожками, и звонко сказал:
— А нас научите?
В ожидании моего ответа третьеклашки нетерпеливо переминались у парт. Мне понравилось, что в этот раз Саша Амосов вышел из своей бесконечной спячки и с интересом моргает белёсыми ресницами. Упрямый Коля Леонидов постарался сделать безразличный вид, но его взгляд то и дело возвращался в мою сторону, словно он очень хотел, но не решался показать своё желание.
Серёжа Колокольцев втянул шею в плечи и опустил голову. Теперь я знала, что Серёже надо поскорее домой, где его ждала орава босых сестёр и братьев. Перед уроками я успела поговорить с директрисой, и она твёрдо пообещала раздобыть для Серёжи ордер на обувь и, если понадобится, выбить материальную помощь на покупку.
Я улыбнулась:
— Научу. Но заниматься дорожным движением будут те, кто делает уроки и старается учиться на хорошо и отлично. Договорились?
— Да! — единым выдохом пронеслось над классом.
— Ну, а раз так, садитесь, начинаем заниматься прямо сейчас.
— А у нас арифметика, — робко пискнул отличник Сева с первой парты.
— Я помню про арифметику, поэтому смотрите на доску и слушайте первое задание. Оно очень трудное и требует внимания и собранности: «Грузовики в первый день проехали 500 километров, во второй день 700 километров. На весь путь они затратили 20 часов. Сколько часов они были в пути каждый день, если ехали с одинаковой скоростью?»
Тишина в классе звенела и переливалась от усердия, с каким ученики принялись решать задачу на движение.
Я смотрела на их склонённые головы и представляла, что через несколько лет эти мальчики забудут, что значит бегать босиком по снегу, стоять в очередях, отоваривая карточки, просыпаться от холода, потому что стены в землянках зимой промерзают до инея. Но трудные годы, пока страна поднимается из руин, навсегда останутся в их памяти золотым
На то, как мы занимались правилами регулировки движения, с завистью глазела вся школа. Подтянулись даже старшеклассники из второй смены.
Сначала я разделила ребят на две группы, предложив стать грузовиками или легковушками. Одна группа «машин» курсировала в одном направлении, другая в другом, а я стояла с флажками и показывала, куда и кому ехать. В одну кучу мешались смех, визг, писк, гудение, изображавшее сигналы автомобиля. Пару раз мы едва избегали аварий зазевавшихся «водителей».
— У-у-у-у, конфеты везу! Дорогу! — весело кричал Саша Амосов.
— А я танк, — низко загудел крохотный, от горшка два вершка, тихоня Лёша Кононов.
И все сразу захотели стать танками и самоходками.
Мне пришлось остановить движение, чтобы сформировать танковую колонну и пропустить её вперёд.
— А я «Скорая помощь»! — громко выкрикнул Коля Леонидов и посмотрел на меня, ожидая, как я отреагирую.
Я подняла вверх руку с красным флажком, призывая к вниманию:
— Товарищи, танки, полуторки и правительственные «ЗИСы», запомните навечно: «Скорую помощь», всегда пропускаем первой. Всегда!
Немного усталые, но радостные, мы разошлись через час после окончания уроков, и я точно знала, что завтра в школу мальчики побегут с удовольствием, а значит, мой учительский день прожит не зря.
Когда Лена неразборчиво забормотала по- немецки, я не спала. Лежала и смотрела, как за окном неровно колышется лунный свет. Густо-синюю темноту за окном медленно вытесняли розоватые облака с прозрачным диском луны, похожим на расплавленный мёд. Мерное тиканье будильника напоминало о мирном рабочем дне, готовом вот-вот народиться над гладью спящей реки.
— Найн! Найн!
Ленина голова заметалась по подушке. Соскользнув с кровати, я накинула на плечи платок и подсела на краешек её койки.
— Найн, найн!
Мягким касанием я погладила крепко сжатые в кулаки руки с тоненькими запястьями.
— Всё хорошо, Леночка, ты дома. У себя. Сейчас ночь, и все спят. Ты тоже спишь.
Она затихла, но глаз не открыла, и я стала едва слышно напевать ей колыбельную, которую пела мне бабуся:
— Поспи, теплая свеча, до закату не печаль, До закату, до зари, не разбудим никогды.
Звуки плавно растекались по комнате, напоминая шелест ветра в кронах деревьев. Память услужливо перенесла меня в комнату бабушки в Могилёве с мерцающим огоньком лампадки перед иконой и пуховым одеялом с запахом цветущей черёмухи. Рвать черёмуху мы ходили в рощу за городом. Потом бабуся сушила бело-пенные гроздья на подоконнике, складывала их в полотняный мешочек, он назывался сашe, и помещала рядом со стопками накрахмаленного белья.