Мир за мир
Шрифт:
— Фигасе… За деньги, что ли? В кредит? — на лице девочки опять появилось выражение недоверия.
— Ну хоть ты про деньги не упоминай, а? Наколдуем сколько надо, — Лесная Сестра залихватски подмигнула. — Мы же феи, не забывай!
— С-спасибо, — Аня ошарашенно переводила взгляд с Наты на Алину и обратно. — А Артур — тоже фея?
— Он «фей», в мужском роде, — рассмеялась Ната. — Маг. Представляет у нас стихию Воздуха. Да, бабушка просила ещё сейчас принести ей вкусненького. Что любит, не знаешь?
— Только не макароны с кашей! — передёрнулась
— Анечка, ты меня извини, но такое впечатление, что твою маму лучше вообще к плите не подпускать! «Невкусные руки» это называется. Бывают люди без музыкального слуха, а бывают — без малейших способностей повара. Что сама-то не готовишь? Или папа?
— Да мама с кухни гоняет — «не переводи продукты, иди лучше постирай, иди пол помой…»
— Блюдёт тётя иерархию! — съязвил Страж Вихрей. — Повар-то типа выше поломойки, вот и не положено, чтобы младшая женщина готовила, а старшая намывала!
— Ой, да… Я как-то не думала. Раньше бабушка готовила.
— Артур у нас такой, метко подмечает! — ухмыльнулась Алина. — Ань, предупреждаю — иногда слишком метко. Папа твой не очень обидчивый? — Ледяная Дева понимала, что с «тилихентом» Олегом Павловичем придётся разговаривать именно Стражу Вихрей.
— Да он вообще никакой стал. Мама пилит, а он как-то вяло отбивается и всё.
— Так, его тоже накормить надо, — Ната деловито распахнула дверцу холодильника. — И братьев. Ты говорила, близнецы, тринадцать лет? Ну вот, самый прожорливый возраст. Кстати, что у тебя с руками? Ты что, стираешь руками?
— У мамы тоже, — Аня смущённо спрятала руки за спину. — Стиральная машина сломалась, а у нас всё время постель бабушкина и Миколины брюки. Сегодня вот опять киснет целая гора в ванне.
— Микола — это…
— Миша и Коля, — улыбнулась девочка. — Сокращённо — Микола.
— Стиральная машина — это по моей части, — заметил Артур. — Посмотрим?
— Сначала я одна поговорю с мамой, — Лесная Сестра достала два пакета со зразами и большую банку острого салата.
* * *
— Кто это был? — Ирина, вновь настроившись поругаться со свекровью, вошла в комнату с тарелкой каши. — Соцработник?
— Да что ты, Ириша! — добродушно отозвалась Маргарита Михайловна — ей-то ругаться уже совершенно не хотелось. — Насчёт операции договариваться будет.
— Ну так я и знала! — женщина со страхом осознала, что эта действительно может договориться, и тогда у неё уже не будет великомученического ордена Лежачей Свекрови. — Очередная аферистка! Вы знаете, сколько таких ходит по старикам — последние деньги выцыганивать? Небось всю зажиленную пенсию за полтора года отдали?
— На книжке[5] у меня пенсия, знаешь ведь! Тебе бы только гадость сказать про хорошего человека! Всё бесплатно
— «Бесплатно!» — с горьким смешком передразнила Ирина. — Всё в сказки верите? — она открыла шкаф. — Где ваша история болезни? Она забрала? Ну так я и знала! Свою мамашу на ваше место в очереди подвинуть захотела, а ещё богатая! Они потому и богатые, что всё за чужой счёт!..
— Наточка! — подалась вперёд Маргарита Михайловна, встречая появившуюся в комнате Лесную Сестру.
— Ах, уже «Наточка»? — Ирина ещё не доругалась и продолжала распаляться. — Ну так я и знала! Закрыла же дверь, а они всё равно лезут!
— Тихо! — свекровь хлопнула ладонью по стене. — Фея это! Делай, что скажет! Ирка, ну когда ж ты радоваться научишься, великозадроченица?
* * *
«Есть лица — подобия жалких лачуг, где варится печень и мокнет сычуг»[6] — вспомнила Ната слова поэта. Именно такое лицо было у Аниной мамы.
«Не старая ведь женщина, а глаза… Да Маргарита Михайловна моложе выглядит! Печаль бывает мудрой, но здесь-то никакой мудрости, одно наслаждение собственным страдальчеством. Вот уж действительно великозадроченица! Самое ужасное, что её мир — устойчивый, с крепким стержнем. Стержнем фурункула, дьявол тебя раздери! Она вообще была когда-нибудь настоящей, живой? Давно ведь зомби уже, а не живая, потому что живое не только заботится о других, но и радуется. Ну как вдохнуть радость в человека, который её так старательно от себя гонит?»
Нет, не с разговоров нужно начинать, а с того, что этой женщине привычно — с хозяйства. Лесная Сестра постаралась подпустить в голос побольше металла, но металл этот всё равно был серебром:
— Ира, есть две сковородки и подсолнечное масло?
— Нечего жарить! Денег нет! — привычно изрекла свой девиз Ирина.
— Есть, я принесла.
Они прошли на кухню, и женщина, достав из шкафчика сковородку с поцарапанным тефлоном, со злостью шваркнула её на плиту. Вторая, вся в пригоревшем жире, мокла в раковине в окружении нескольких тарелок.
— Помой посуду, а? — предложила Ната. — «Фейри» есть? В смысле не я, а средство для мытья посуды?[7]
— Денег нет! Содой моем, — что-то удержало Ирину, готовую было возмутиться, что какая-то незнакомая богачка командует у неё на кухне.
— Содой так содой, — Лесная Сестра невозмутимо выложила на стол содержимое принесённого с собой пакета и сняла с крючка фартук.
«Офигеть!» — думала Ирина в совершенном потрясении, раздражённо отскребая сковородку. — «Вот так, не чинясь, берёт не стираный полгода фартук — да поверх светлой шёлковой блузки! Руки ухоженные — уж тебе-то, богатенькая, небось не приходится стирать руками. И даже у плиты кольца не сняла! А ногти почему-то короткие, у меня и то длиннее… Кто ты вообще такая?» — ей неожиданно стало немного стыдно за свою засаленную кухню.