Мирабо: Несвершившаяся судьба
Шрифт:
В марте 1790 года жизнь Мирабо утратила твердую основу; конечно, он выступил семь раз в Национальном собрании, но это были лишь краткие, неподготовленные экспромты, а не обдуманные речи по первостепенным вопросам. Не следует делать из этого относительного молчания вывод о том, что трибун утратил интерес к общественным делам. Он переживал многосторонний кризис: первое место в ряду его забот, как мы знаем, занимало здоровье; чтобы привести его в порядок, требовались упорядоченная жизнь и режим; это превышало возможности Мирабо. Разве он согласился бы лишить себя
К проблемам со здоровьем и финансовым затруднениям добавлялись прочие осложнения: «цех» Мирабо распался из-за нехватки денег. Дюмон вернулся в Женеву, дю Ровре отправился в Лондон. Чтобы заменить эти два столпа «Прованского курьера», Мирабо наладил связь с пастором Рейбазом, посвятил в дело Пелленка и дал повышение Этьену де Кону. И все же качество продукта снизилось. Ужасное семейство Лежей продолжало пакостить, газета висела на волоске. Пришлось убедить Клавьера взять на себя руководство ею. Только в марте 1790 года «Курьер» вновь начал выходить регулярно. Этот кризис повредил написанию речей; а главное, совпал с периодом, когда Мирабо испытывал настоящее отчаяние.
Что за радость от повсеместного признания достоинств, если невозможно дать им применение? В марте 1790 года у него не было надежд ни на Национальное собрание, ни на двор. Пока он предавался ипохондрии, фортуна, столько раз отворачивавшаяся от него, наконец-то ему улыбнулась: ее улыбка заиграла на устах той самой королевы, которую Мирабо считал своим непримиримым врагом. Однако именно Мария-Антуанетта стояла у истоков событий, подготавливавшихся в полной тайне.
В середине марта граф де Ламарк получил в Брюсселе письмо от графа де Мерси-Аржанто, который срочно вызывал его в Париж.
Мерси-Аржанто, австрийский подданный, получивший французское гражданство, сделал в своей родной стране блестящую дипломатическую карьеру. В 1766 году императрица Мария Терезия назначила его послом в Париж; именно он вел переговоры о браке Людовика XVI с эрцгерцогиней Австрийской. Он лучше всех знал секреты французской внешней политики, и в последние четверть века его деятельность более напоминала функции главы французского внешнеполитического ведомства, чем полномочного посла, аккредитованного при дворе. Приглашение этого могущественного лица, который к тому же представлял австрийского императора, сюзерена Ламарка, было равнозначно приказу; поэтому, даже не посылая ответа, де Ламарк, радуясь предлогу отстраниться от революции в Брабанте, собрал чемоданы и 16 марта уже снова был в Париже.
На следующий же день он отправился к Мирабо, которого нашел больным и унылым; восстановление королевской власти с каждым днем становилось все иллюзорнее; новое промедление делало ситуацию необратимой, даже если Мирабо призовут на помощь к королю, на что тот не терял надежды; по меньшей мере, де Ламарк на это надеялся, поскольку пессимистичные слова его друга опровергали его же недавние речи, в которых он не отчаивался по поводу общего дела; на замечание своего собеседника по поводу этого противоречия он лишь неопределенно махнул рукой.
18 марта 1790 года де Ламарк отправился к графу де Мерси-Аржанто, которого не оказалось дома. На следующий день австрийский посол сам
— У вас близкие отношения с графом де Мирабо, — сказал он. — Король и королева, знающие об этих отношениях, подумали, что, поддерживая их, вы имели намерение сослужить им службу. Их величества поручили мне спросить вашего мнения о нынешних намерениях господина де Мирабо.
Де Ламарк ответил, что Мирабо ударился в популизм сразу после созыва Генеральных штатов лишь для того, чтобы коллеги сделали его министром. Его логический расчет не оправдался: он не смог ни стать министром, ни свалить Неккера, которого считал причиной несчастий Франции; поэтому в последние пять месяцев он несколько раз тайно предлагал королю свои услуги.
— Именно этим делом и надлежит заняться, — заверил Мерси. — Король и королева решились обратиться к услугам графа де Мирабо, если он намерен быть им полезен. Они полагаются на вас в том, что надлежит сделать в данных обстоятельствах… Вы будете их единственным посредником; вам следует держать всё в строжайшей тайне… Совершенно необходимо, чтобы господин Неккер, которым они очень недовольны, не знал об этих переговорах. Королева рассчитывает на вас.
— Господин граф, — встревожился собеседник, — нанесенный господином Неккером ущерб слишком велик, и я сомневаюсь, чтобы даже Мирабо мог исправить то, что ему позволили натворить.
В качестве предварительного условия переговоров де Ламарк потребовал встречи Мирабо с послом. Мерси отказался в этом участвовать, поскольку в силу своего положения не мог пойти на подобный шаг.
Прошло две недели; в начале апреля Мерси вызвал де Ламарка, снова изложил ему свои соображения, потом, наконец, в принципе согласился на встречу с Мирабо с той оговоркой, чтобы никто не мог о ней заподозрить. Ламарк предложил встретиться в его собственном особняке Шаро в предместье Сент-Оноре (теперь там находится посольство Великобритании).
В назначенный день австрийский посол приехал в карете к де Ламарку через двор, выходивший на предместье Сент-Оноре. Почти в тот же момент Мирабо с величайшими предосторожностями пришел со стороны Елисейских полей и крался вдоль стены сада, выходившего на нынешнюю авеню Габриэль. Ключом, полученным от де Ламарка, он отомкнул замок потайной двери, проник в сад и вышел по тропинке к дому; дверь черного хода была открыта. Никем не замеченный, он прошел в спальню хозяина дома. Тот уже ждал гостя и объяснил ему причину всех этих предосторожностей. Мирабо охотно согласился на беседу с послом императора Иосифа II, и они прошли в гостиную, где уже находился Мерси.
Разговор тотчас зашел о главном. Высказав свои опасения по поводу Франции, Мерси откровенно сказал Мирабо, что не может поверить, чтобы человек его размаха столь упорно губил свой талант, способствуя беспорядкам.
Тронутый столь искренними речами, Мирабо ответил со свойственными ему сердечностью и прямотой. Он признал опасность сложившегося положения и заметил, что единственный способ ее избежать — вывезти короля из Парижа, но не из Франции. Он настойчиво призвал Мерси постараться, если у него будет такая возможность, убедить их величества в том, что при нынешних обстоятельствах другого выхода не существует.