Мираж в пустыне
Шрифт:
Камаль продолжал что-то радостно говорить в трубку, но по аэропорту объявили, что посадка на самолет заканчивается, и Сьюзен пришлось оборвать его.
— Извини, Камаль, но мой самолет улетает, мне пора! Поцелуй за меня Шадию, скажи, что я ей позвоню, и что если у нее нет горячего желания ехать в Тетуан, то пусть сидит дома.
Камаль пообещал передать все это жене.
— Сейчас она в постели, отдыхает, но я знаю, что ей очень хочется присоединиться к тебе. Возможно, мы прилетим вдвоем. Ты не будешь возражать?
— Разумеется, нет!
Полет до Тетуана занял два часа, и все это время, глядя на синее небо и золотистые от солнца облака, Сьюзен предавалась мечтам, в которых почти постоянно присутствовал Ричард Харрис. Она прилагала немало усилий, чтобы прогнать его образ, но тщетно.
Сью не видела его с того самого дня, когда он поцеловал ее. Память — и во сне и наяву — вновь и вновь возвращала ее к тем минутам. Надеюсь, что к моему возвращению он уедет за границу! — подумала она, когда самолет приземлился.
Вышедшую из самолета на яркий солнечный свет Сьюзен встречал работающий у отчима садовник, который выполнял также обязанности шофера, когда возникала такая необходимость. Бурнус в серую полоску делал его выше и стройнее, чем он был на самом деле. На голове у него была тюбетейка, лицо в оспинах, глаза темные и как будто влажные, улыбка приветливая. Лицо его жены Фатем, одетой в длинный черный балахон, до самых глаз закрывала чадра.
— Здравствуй, Ашраф, здравствуй, Фатем! — Сьюзен очень обрадовалась, увидев их, и, вспомнив несколько слов по-арабски, поприветствовала встречающих ее слуг на их родном языке.
Фатем, склонив голову, отвечала ей также по-арабски. Ашраф же заговорил по-английски:
— Добро пожаловать в Марокко, мисс Сьюзен! Позвольте мне взять ваш багаж. — Он забрал у нее чемодан и сумку. — Вы прилетели вместе с подругой?
— Нет, она прибудет позже, через несколько дней.
Это известие огорчило Ашрафа.
— И вы летели в одиночестве? — Он выучился английскому, когда работал у одного американского дипломата, поэтому к арабскому акценту у него добавлялся еще и американский.
Мусульмане избегают говорить с посторонними женщинами, прикасаться к ним, оставаться с ними наедине, но Ашраф уже долгие годы работал у Островски и знал Сью еще ребенком. И раз уж у той не было мужа, который бы позаботился о ней, считал своим долгом относиться к Сью как к дочери.
— Я узнала, что моя подруга не полетит со мной, только в аэропорту, — объяснила Сьюзен.
Почему у меня такое чувство, будто я в чем-то виновата? — с некоторым раздражением подумала она, но, заглянув в глаза Ашрафа, поняла, что его очень обеспокоило предпринятое ею в одиночку путешествие. И она вспомнила, что в арабских странах женщине не положено отправляться в путь без сопровождения, независимо от того, какое расстояние предстоит преодолеть.
Сьюзен последовала за Ашрафом и, выйдя из помещения на улицу, ощутила жару как внезапный удар. Вокруг суетились одетые по-европейски мужчины и женщины, арабы в национальных
Тетуан — место, где встречаются прошлое и будущее. Окруженный стеной Старый город, выстроенный многие века тому назад, с его минаретами, узкими, вымощенными булыжником улочками, погруженными в полумрак лавчонками, резко контрастировал с современными районами, где белые многоквартирные дома стояли в окружении пальм, кипарисов, зеленых лужаек и бассейнов с голубой водой.
Вилла Питера Островски располагалась в окрестностях города. Дорога из аэропорта пролегала через оливковые и апельсиновые рощи и пустоши, где щипали траву стада овец и коз, за которыми присматривали пастухи, худые юноши, одетые в свободную одежду из небеленого полотна. Но даже в этом райском уголке ощущалась близость пустыни, над которой возвышались пики Атласских гор.
Сьюзен сидела на заднем сиденье рядом с женой Ашрафа. Фатем слишком стеснялась, чтобы как ни в чем не бывало болтать с гостьей, и лишь отвечала на ее вопросы легкими кивками головы, иногда, чтобы выказать особый интерес и внимание к словам Сьюзи, тихо произносила «да».
Довольно скоро они добрались до виллы, утопающей в садах и окруженной белой стеной. Ашраф открыл ворота, и машина въехала на широкую подъездную аллею, по обе стороны обсаженную пальмами.
Идеально подстриженные, напоминающие бильярдные столы лужайки мелькали за деревьями. Повсюду цвели розы, декоративные кустарники, а окружающая виллу стена была увита ползучими растениями с ярко-розовыми цветами. Машина остановилась. Ашраф распахнул перед Сьюзен дверцу. Она вышла и обвела глазами синее небо, белые стены и крытую черепицей крышу виллы.
У массивной парадной двери стояла Нагла, экономка. Ее черные глаза ласково улыбались поверх закрывающей нижнюю часть лица чадры.
И Сьюзен почувствовала вдруг, что, покинув Лондон и оказавшись здесь, она преодолела нечто большее, чем расстояние. Она очутилась в стране с совершенно иной культурой и традициями и должна помнить о том, что нужно постоянно учитывать обостренную чувствительность местных жителей ко всему инородному и вести себя так, чтобы не обижать их.
— Здравствуй, Нагла, как поживаешь? — спросила Сьюзи, улыбаясь и протягивая экономке руку.
— У меня все хорошо, надеюсь, и у вас все в порядке, мисс Сьюзен. — Нагла приходилась сестрой Ашрафу, ей было под пятьдесят. Она осталась вдовой с двумя сыновьями, которым стремилась дать образование. Сейчас оба учились в университете в Рабате: один изучал юриспруденцию, другой — химию.
Фатем готовила на всех обитателей виллы, а один из ее сыновей уже начал помогать отцу работать в саду. Так что за всем поместьем смотрела одна большая семья, и когда хозяин с женой уезжали, вся ответственность ложилась на их плечи.