Мираж

Рынкевич Владимир Петрович

— Запомните, поручик, эту фамилию, — приказал Кутепов Дымникову. — Развивайте память. То, что сейчас происходит, забывать нельзя.

На город ложились сумерки, и последние языки пламени затухающего пожара, вырывающиеся из чёрных развалин, приобретали ярко-алый оттенок. Весёлыми зелёными квадратами вспыхнул свет в окнах большого здания дворца. Открытые ворота были совсем рядом.

— Что в этом доме? — спросил Дымников унтера-семёновца.

— Дворец Мусина-Пушкина. Там теперь госпиталь Красного Креста Северного фронта.

— Если отступать — туда.

Кутепов

с помощью солдат поднялся на какие-то ящики и продолжал выкрикивать свои призывы-приказы:

— Те, кто толкает вас на измену, на преступление перед государем и родиной, помогают нашим врагам-немцам! Не будьте мерзавцами и предателями! Останьтесь честными русскими солдатами!..

В ответ разнобой выкриков:

— Не верьте, товарищи!.. Кончай бузить, ребята!.. Бейте жандарма!.. Заманивает, сволочь!.. Пошли построимся!.. Не верьте!..

Толпу затянуло в водоворот раскола, и красные банты вновь открыли огонь. Дымников увидел, что Кирпичников целится в полковника, но Кутепов мгновенно спрыгнул со своей импровизированной трибуны и уже лежал на земле, стреляя в толпу из револьвера.

Как в 1914-м, в Галиции, мир для поручика распался, разорванный выстрелами. Он, Леонтий Дымников, оказался на краю пропасти, надо было не медля, не раздумывая, подчиняясь звериному инстинкту, спасаться, укрываться и в то же время заставлять себя притворяться бесстрашным, словно змею в руке придавить само желание бежать. Он полз к афишной тумбе, оглядываясь на полковника, который уже расстрелял барабан и спокойно-сосредоточенно заряжал револьвер новыми патронами. Может быть, он не притворяется, а впрямь не боится?

На мостовой лежал унтер-преображенец, который недавно объяснял причины бунта. Он монотонно кричал, подвывая, держась за живот, сгибаясь в клубок и вновь разгибаясь. Дымников обошёл унтера и лужицу крови, стекающую в выемки между булыжниками. За тумбой, куда он добрался, прятались несколько солдат. «Прицельный огонь по предателям! патронов не жалеть!» — услышали они крик полковника, заглушивший стоны раненых, послушно заняли положение «стрельба лежа» и начали прицеливаться и стрелять. Дымников достал свой револьвер и стрелял, не особенно стараясь в кого-нибудь попасть, в сторону пожара. Там ползали и кричали, перебегали, некоторые лежали неподвижно, будто кто-то разбросал шинели по проспекту.

Поручик не мог сказать, сколько времени продолжалась эта страшная перестрелка, но ещё не стемнело, когда бунтующая толпа рассеялась. Кутепов приказал подобрать раненых и отправить их в госпиталь, убитых снести во двор. К нему подбежал какой-то штабс-капитан без фуражки, с оторванным погоном и что-то нервно говорил. Солдаты-семёновцы громко обсуждали тяжёлые ранения двух своих прапорщиков. Дымников счищал грязь с шинели и её мог избавиться от чувства обречённости. От карательного отряда осталось человек тридцать. Остальные не погибли, не ранены — они просто исчезли. Солдаты, носившие раненых, не возвращались. Что-то должно было произойди. и произошло.

Из-за угла, со стороны Сергиевского собора, появилась Труппа людей в шинелях. Впереди шёл офицер с красным бантом на груди. Шагов за пятьдесят он приветственно замахал рукой

и закричал:

— Не стреляйте!

Ещё не стемнело, и Дымников узнал старого приятеля.

Полковник распоряжался переносом раненых. Обернувшись на крик, увидев издалека погон и красный бант, «и злобно крикнул, вновь выхватывая наган:

— Вот он, предатель родины!

— Не стреляйте! — продолжал призывать офицер, приближаясь к ним. — Революция победила! Создаётся Совет рабочих депутатов! В Таврическом действует Временный совет Думы! Революция...

— Всем огонь по предателю! — скомандовал Кутепов и выстрелил сам.

Винтовки захлопали почти залпом. Вася Муравьев упал, простреленный сразу несколькими пулями.

— Нашего поручика убили! — закричали там, возле дергающегося в предсмертных судорогах тела. — Бей их! Бей царских кровососов!..

Вновь на Литейный выбежали солдаты. Уже не толпа, а боевой рассыпной строй. Открыли бешеный огонь из винтовок, а с крыши Сергиевского собора гулко зачастил пулемёт. Карательного отряда не стало.

Часть солдат-преображенцев вместе с офицерами бросились во дворец-госпиталь. Втащили с собой и мешки с продуктами. Вот и пришло время пообедать. Женщины в тёмных платьях и белых фартуках показали свободные комнаты. Смотрели опасливо, недоброжелательно.

Кутепов и здесь остался отцом-командиром: попросил, чтобы его провели по палатам, где лежат раненые из отряда. Дымников и другие офицеры пошли с ним. В палате на втором этаже умирали два прапорщика из Семёновского полка. Кутепов, сев у их кроватей и глядя в невидящие глаза, на бледные заострённые лица, слушая невнятный бред, говорил что-то успокаивающее.

С усталым безразличием Дымников вышел в коридор. К нему кинулись встревоженные сёстры милосердия. «Там солдаты, на улице... — взволнованно и невнятно говорили они. — Если найдут здесь здоровых, то мы не знаем... Они грозились...» — «Я здоров и сейчас уйду, — сказал им Леонтий. — А об остальных — к полковнику. Он в той палате...» Поручик нашёл пустую палату, выходящую окнами на Литейный, и, не включая свет, подошёл к окну. Совсем близко, внизу, в чёрной луже, наполовину расплавленной огнём фонаря, лежал Муравьев. Возле него сгрудились солдаты. Некоторые сняли папахи. Дымников узнал светловолосого Кирпичникова, рядом с которым стоял солдат с красным бантом на груди, неуместно улыбающийся или просто скалящийся. Надо быть мужественным и циничным. С одним долгом Леонтий рассчитался, но отчего-то по-мальчишески всхлипнул и вытер неожиданные слёзы.

Это он — Александр Павлович Кутепов — убил Ваську. Леонтий точно схватил момент: полковник целится из нагана профессионально, а на лице — гнусное драчливое злорадство. Дымников в детстве, гостя в имении знакомых, видел, как дрались тамошние мальчишки, один из которых, такой же маленький и злорадный, метко бросал камни. Бил в голову, в глаз, сильно и точно, и злорадно выкрикивал что-то, когда камень поражал беднягу, и тот кричал, падал, плакал, утирал кровь...

Солдаты поглядывали на окна, о чём-то совещались. Скаливший зубы словно почувствовал, что на него смотрят, поднял взгляд и погрозил кулаком.