Мираж
Шрифт:
Не об этом ли говорила ей Лайла? Или она имела в виду то незабываемое ощущение полного счастья и безраздельного могущества, чувство причастности к суровому мужскому занятию?
Малик завел двигатель, и они поехали домой.
— Спасибо тебе, — сказала Амира. — Мы не съездим как-нибудь поучиться еще?
— Кто знает? Но мы уже подъезжаем к аэропорту. Переоденься и спрячь гутру, а то кто-нибудь может нас увидеть.
— Ой, и правда.
Амира потянулась за свертком со своей одеждой.
— Нет, постой! — вдруг воскликнул Малик. — За нами едет армейский джип. — Он с тревогой
Малик резко затормозил. Джип, обогнав «мерседес», тоже остановился. Из джипа вышли двое: маленький жилистый человек, вооруженный пистолетом, и рослый — с автоматом. Несмотря на зной, Амира почувствовала, что ее трясет, словно от холода.
Человек с пистолетом заглянул в окно машины и расплылся в улыбке.
— А, это ты, Малик, сын Омара? Я-то подумал, что сейчас поймаю израильского шпиона. Да пребудет с тобой мир Господа, Малик.
— И тебе мир и благоволение Божье, Салим, сын Гамида. Я чуть было не назвал тебя по привычке лейтенантом, но вижу, что ты уже стал капитаном.
— Это из-за войны, молодой господин. Это ничего, что мы оказались за тысячи миль от фронта, а война окончилась так быстро по воле Аллаха. Мне доверили охранять ремальский аэропорт, и, как видишь, он остался нашим.
Слова человека в погонах были вполне дружелюбными, но взгляд оставался напряженным и колючим. Теперь офицер пристально смотрел на Амиру.
— А это кто такой?
— Это сын одного моего знакомого. Уступив его уговорам, я согласился поучить его вождению.
Человек вперил в Амиру такой тяжелый взгляд, что она опустила глаза и отвернулась. «Все кончено, — мелькнула отчаянная мысль, — он обо всем догадался». Амира была уверена, что сейчас их с Маликом арестуют.
— А он скромен, как девочка, — проговорил капитан. — Впрочем, такому уроду скромность к лицу.
Амира вспыхнула до корней волос. Как смеет этот незнакомец столь бесцеремонно ее разглядывать, да еще и оскорблять в придачу? Только через несколько секунд до девочки дошло, что оскорбление было произнесено вместо похвалы только для того, чтобы не сглазить и не накликать несчастья.
— Я очень рад, что встретил тебя, Салим. Ты прости, но если к нам нет больше вопросов, то я хотел бы вернуться домой до молитвы.
Жилистый капитан рассмеялся.
— Я бы с удовольствием поговорил с вами еще, но, видимо, это не очень понравится тебе и твоему юному другу, Малик, сын Омара. Езжайте с миром. Как чувствует себя твой отец?
— Прекрасно и, как всегда, ко всем придирается, благодарение Аллаху. А как поживает твой отец?
— Скрипит потихоньку, хвала Аллаху.
— Мир Господень да пребудет с тобой.
— И с тобой.
Проехав примерно с полмили, Малик наконец облегченно вздохнул.
— Теперь, сестренка, можешь переодеться. Ты вела себя молодцом. Что, страшно было?
— Немножко. Он так странно смотрел на меня.
Малик рассмеялся.
— Да, рассматривал он тебя и правда очень внимательно.
— Как ты думаешь, он догадался, что я девочка?
Малик захохотал, не в силах больше сдерживаться.
— Салим
— О Бог мой!
— Кажется, ты покорила его сердце, сестренка. Об этом можно написать поэму: «Звездная любовь Салима и Амиры». Потом египтяне поставят на эту тему мелодраму: они большие мастера на такого рода фильмы.
— Малик!
— Я просто благодарю Бога, что мы с тобой поехали сегодня кататься, сестренка. Я еще раз убедился, что Аллах при всем своем могуществе большой шутник. Арабы дерутся с израильтянами, которые приходятся им двоюродными братьями. Лайлу сосватали за человека, который старше ее отца. А сегодня ночью Салим ибн Гамид будет мечтать о моей сестре, воображая, что она мальчик.
Малику словно смешинка в рот попала, он никак не мог остановиться, продолжая хохотать. Невольно рассмеялась и Амира — от радости, от чувства освобождения, от ощущения запретной свободы, от собственной юности. Брат и сестра смеялись каждому пустяку всю дорогу до дома.
Страшный сон
«Ослепительно белая бескрайняя пустыня под шатром безоблачного синего неба. Среди песков, в небольшом углублении, по пояс в яме стоит Джихан. Она пытается выбраться из ловушки, но песок осыпается у нее под ногами, и женщина все глубже увязает в сыпучем капкане. Чем больше усилий прилагает Джихан, тем глубже становится яма. Вот ее края поднимаются выше головы. Женщина хочет выкарабкаться, но песок, хрустя, сыплется у нее между пальцами. Яма становится все глубже и глубже, песок начинает душить Джихан. Она громко зовет на помощь. На краю появляются люди — колеблющиеся силуэты на фоне нависшего, зловещего неба. Вот над ней склонился Малик, он что-то кричит, из-под его ног на голову Джихан падает песок, сын склоняется над ямой, пытается ободряюще улыбнуться и исчезает. Вот появляется заплаканное лицо Амиры. Девочка становится на колени на краю ловушки и растворяется в воздухе, как мираж. Появляются и проходят, грустно качая головами, родители Джихан. В яме становится душно, шуршащий песок душит женщину, словно густой дым. И только маленькая безликая фигурка стоит на краю ямы, выкрикивая имя Джихан».
Женщина просыпается, вся дрожа, в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем.
Подобно большинству ремальцев, Джихан придавала снам большое значение и точно знала, когда ей впервые приснился этот кошмар. Утром она сделала в дневнике запись об этом сне.
Запись была краткой — «Страшный сон». Джихан не стала расшифровывать видение. Она даже не удосужилась пригласить толковательницу снов, как поступала в тех случаях, когда сны были зловещими, но таинственными.
Через две недели в дневнике снова значилось: «Страшный сон», — еще через две недели: «Снова тот же сон». Скоро кошмар стал преследовать Джихан почти каждую ночь, превратившись в такую же реальность, как окружающие ее люди. Теперь женщина знала, что кошмар уже никогда не оставит ее в покое. Не надо было ходить к гадалке, чтобы сказать, что сон предвещает скорую смерть.