Мираж

Хашогги Сохейр

Ночной гость

По возвращении в аль-Ремаль Амира только и думала, что о Париже и Филиппе. Обыденность жизни душила, словно удавка. Единственной отрадой был сын, Карим. Но… повседневность затягивает в свои прочные сети. Прошло несколько недель, и стоячее болото дворцового бытия с головой засосало Амиру. Образ Филиппа потерял былую яркость и поблек, как блекнут в семейных альбомах дорогие сердцу фотографии, к которым изредка тайком обращаешься.

Но что-то необратимо изменилось в душе молодой женщины, Амира отчетливо это ощущала. Мимолетный аромат любви, который она успела вкусить, не давал ей покоя, так тревожит запах пищи голодного нищего. Но Амире хотелось большего.

В ней проснулось желание,

которое принцесса аль-Рашад тщетно старалась подавить. Снова и снова пыталась Амира убедить себя в том, что, хотя ее муж перестал обращать на нее внимание, ее жизни во дворце могли бы позавидовать тысячи женщин аль-Ремаля. Конечно, женская половина дворца больше походила на монастырь, но это была роскошная обитель.

Стены были увешаны картинами, которыми Амира восхищалась в детстве, рассматривая книги мисс Вандербек. Надо честно признаться, большинство картин были абстрактными. Королевская семья была обязана придерживаться запретов, которые Коран налагал на изображения людей и животных, но сами картины были чудесны, и Амира могла самозабвенно, часами разглядывать их. Если на принцессу вдруг находило, она могла капризно потребовать смены своего гардероба, и, как по мановению волшебной палочки, на следующий день во дворец являлись люди от Пьера Кардена, Сен-Лорана или Живанши с пространными каталогами и образцами, портными и манекенщицами.

Али страдал многими недостатками, но его нельзя было упрекнуть в скаредности. В день первой годовщины их свадьбы Али позвал жену на мужскую половину. За столом в гостиной сидели какие-то родственники принца и двое мужчин в европейских костюмах. Али представил их как представителей ювелирной компании «Гарри Уинстон». Мужчины словно только ждали сигнала, они раскрыли дюжину коробочек, в котором на черном бархате сверкали изумительные бриллианты.

— Выбирай, — широко улыбаясь, произнес Али.

Незадолго до этого дня Запад отменил нефтяное эмбарго, и на аль-Ремаль неиссякаемым потоком хлынули доллары. Но Амира не поддалась эпидемии самодовольства, охватившей страну. Она выбрала маленький браслет, который неплохо оттенял красоту ее рук. В арабском мире женщина прячет от света все — ноги, лицо, единственное, что можно показать людям — это руки, а Амира по праву гордилась совершенной формой своих маленьких кистей.

У Али испортилось настроение.

— Это набор? — раздраженно спросил он, указывая на прекрасный гарнитур, состоящий из ожерелья, браслета и серег.

— Да, ваше высочество, — почтительно ответил один из людей Уинстона.

— Она берет его и, естественно, тот маленький браслетик.

Амире не надо было притворяться потрясенной. Подобно всем ремальским женщинам, она знала, что в случае развода у нее останутся только драгоценности, и поэтому неплохо в них разбиралась. Уж ей-то было ясно, что сегодняшний подарок Али стоит не меньше миллиона американских долларов.

Подарок Али на первый день рождения Карима был столь же впечатляющим: Амира получила великолепный изумруд, некогда принадлежавший индийским магараджам. На этот раз Али сделал подарок наедине. Видимо, кто-то из старших братьев принца отговорил его устраивать очередное шоу.

— Почему ты делаешь мне такие дорогие подарки, мой супруг? — воспользовавшись случаем, спросила Амира. — Я не заслужила их.

— Моя жена обязана носить изящные вещи, — ответил Али, подчеркнув слово «моя».

— Но ты… слишком щедр ко мне, — сопротивлялась Амира. Она не имеет права надеяться на изъявления любви, подумала молодая женщина. Али не тот человек, и это очень обидно — оказаться на положении слуги, которого не любят, а просто благодарят за добросовестную службу. На короткое мгновение перед мысленным взором Амиры промелькнула улыбка Филиппа.

Шли месяцы, Амиру продолжало изводить безразличие мужа. Всосанные с молоком матери убеждения, весь образ жизни ремальского общества говорили Амире, что в невнимании мужа виновата только и исключительно

женщина. Кто знает, может быть, это наказание за непозволительное чувство к другому мужчине? Конечно, то были греховные мысли, но их испытывают почти все женщины, и тем не менее их мужья не досаждают им по этому поводу. Нет, дело в чем-то другом. Причина в ней самой, в ее непривлекательности для Али. Она попросту ему противна.

«Удачливый брак — дело рук хорошей жены». — Не тетушка ли Наджла прожужжала ей все уши этой старой поговоркой?

Амира решила во что бы то ни стало снова забеременеть. Она стала одержима. Эта мысль завладела ею, превратилась в наваждение. Как ей было хорошо, когда она носила под сердцем Карима, и еще лучше первые месяцы после его рождения. Естественно, Али не стал бы возражать против ребенка: все мужчины хотят детей. Но дело оставалось за малым: каким образом зачать ребенка? Али теперь очень редко баловал жену своими посещениями, а когда это случалось, оказывался несостоятельным, в чем раздраженно упрекал Амиру. Только злость могла поддержать его пыл, и, когда боль, которую он причинял Амире, распаляла его, он все равно заканчивал сношение неестественным путем. Это причиняло женщине боль и, хуже того, не могло быть причиной беременности.

Но, может быть, она сама виновата в том, что Али не хочет иметь с ней дела более естественным способом?

Нет ли у него других женщин, с которыми он утоляет свою страсть? И если это так, то чья здесь вина? У мужчины свои потребности. Если жена не способна удовлетворить их, то не надо долго гадать, на чьей стороне окажется общественное мнение, людская молва. Однако та же молва утверждает, что существуют мощные приворотные средства, и однажды ночью Амира задумалась, не прибегнуть ли к народным снадобьям. Заговоры, приворотные зелья — их продавали женщины, чаще всего египтянки. Загвоздка была только в одном: стоит Амире показаться на пороге лавки ворожеи, как слух об этом моментально докатится до ворот дворца. Может послать служанку? Но здесь у нее нет личных служанок, все они обслуживали королевскую семью, к которой теперь принадлежала Амира. Может быть, под каким-нибудь предлогом отлучиться домой и поговорить с Бахией или Ум-Салих? А может, не стоит? В конце концов, не каждая любовь — тайна. Джихан, а она, кстати, сама была египтянкой, тоже знала немало и многое рассказывала дочери. Так что Амире было известно с дюжину средств. Например, одно приворотное зелье Амира могла бы приготовить хоть сейчас: проросшие пшеничные зерна, смешанные с вареной голубятиной и мускатным орехом. От этого средства плоть мужчины становится тверже железа. Все знают, что подмешанные в пищу несколько капель менструальной крови навеки делают мужчину рабом этой женщины. Может быть, стоит использовать оба эти способа? Да, но как заставить Али есть проросшие зерна пшеницы и вареную голубятину?

Размышляя об этом, Амира вдруг расхохоталась в голос. До чего же она дошла! Это она, Амира Рашад, образованная и утонченная, как парижанка, Амира Рашад, без пяти минут психолог, словно отсталая бедуинка, собирается вызвать благосклонность мужа с помощью заговоров и колдовства! Амира смеялась до тех пор, пока из ее глаз не потекли слезы. Как жаль, что больше некому было оценить юмор ситуации!

Да, понять ее некому, во всяком случае, золовки и свекровь не подходят для этого. Женщина из королевской семьи, жена принца, родившая только одного ребенка, — это отнюдь не повод для смеха. Надменные и высокомерные, после рождения Карима мать и сестры Али буквально засыпали Амиру похвалами и окружили неимоверной заботой. Первые несколько месяцев после родов можно было назвать даже счастливыми. Но потом их запал иссяк. Амире стали намекать, что неплохо бы родить еще одного ребенка. Со временем родственницы мужа уже без обиняков начали спрашивать, все ли в порядке со здоровьем у их невестки. Дело кончилось тем, что вскоре после первого дня рождения Карима Фаиза объявила, что пригласит врача к Амире.