Мириад островов. Строптивицы
Шрифт:
Те, как по команде, повернули головки друг к другу и затем к Ольке:
— Ты что, дядюшка, угадал?
— Наверное, а то худо мне сейчас придётся.
— Армин и Сента. Так они друг друга называли, когда обнимались в потайном зазеркалье.
— А вы, так я думаю, как раз в то зеркало гляделись. Свет мой зеркальце и далее по тексту.
— «…скажи и всю правду покажи. Кто на свете нам милее, и румяней, и белее», ага? — рассмеялась Олли.
— И это очень нас обеих забавляет, — солидно заметила Барба. — В жизни так мало радостей, на самом
— Вы, я вижу, понимаете, в какую историю влипли, — облегчённо вздохнул король. — А то сомнения кое-какие возникли. Ну, быть по тому!
— Только не шибко радуйтесь: сразу вас под венец не поставим, — добавил он. — Мы тут с вашим любимым Барбе посоветовались. Обмен кольцами сделаем на уровне царской свадьбы, это само по себе путы да узы, а вот утверждать телесно пока не будем. Успеется — когда и если деток понесёте.
Девицы хором фыркнули:
— От кого — от кота или от вольного духа? Чудишь, дяденька.
— Я вам оставляю лазейку, насмешницы, — по-доброму усмехнулся Олька. — Брак — он в этих краях навечно, аж до гроба, а обручение и расторгнуть не залежится. При моих-то королевских возможностях.
Как в насмешку, ложе в комнате оказалось лишь одно — многоспальное, под атласным балдахином, сведенным на потолке в пышную розетку. Совершенно такое, на каких друзья располагались, кочуя из одного своего замка в другой и обратно: разве что не такое ветхое.
— Не понимаю, о чём там думать, — Армин запрокинулся на спину на самой середине. — Взяли за жабры, словно карпа, — и нате вам. Ты хоть видел этих дев на выданье?
— И ты тоже разглядывал, — кивнул Сентемир, прилаживаясь к краю шикарного одра. — Эти, что из правящей палаческой триады. По бокам старшей королевы. Смуглянка и белянка в серебре и пурпуре, в крутых кудрях и мягких локонах.
— Эк его! Стихи бы тебе писать, Сент. Скажи лучше, какую бы ты себе выбрал?
— Да какую тебе не жалко. Одна другой стоит. В черномазенькой явно морская кровь набуянила, а бледноличка — тихий омут, где, по присказке, нечистая сила водится.
— Вот незадача-то, — вздохнул Армин и притянул к себе друга. — Надо было нам сразу на Восток подаваться. В Скондии ты до тех пор не виновен в содомии, пока четверо независимых свидетелей не увидят её так же ясно, как макание кисти в тушечницу. Подумаешь, досужие сплетни! Из них настоящего дела не сошьёшь.
— Угу. А замки на кого бы оставили? — риторически спросил практичный Сента. — Прикипели к сердцу. И ведь рухлядь рухлядью, побелка отваливается кусками, во все щели ветер дует, даром что кладка знаменитая. Боевые ходы насквозь протекают, в погребах из припаса — одна зелёная плесень. Мыши и то селиться побрезговали, о тараканах и людях уж не говорю.
— Оружейная у меня хороша, только что искусных рук требует, — заметил Армин.
— Вот и бери строптивую ба-нэсхин: глядишь, умается железо ворочать, так и помягчеет
— Как-то уж очень прытко на континенте исполняются желания, — философски заметила Барба, усаживаясь в кресло. — Но, по-моему, вот так и должна приходить истинная любовь — в единый миг, без зова, воровски.
— Но изысканно, — ответила Олли. — И как его? Романтично, вот:
Что смуглый шёлк струятся между пальцев
Твоя улыбка, кожа и дыханье:
…Натягивать и вышивать на пяльцах
Причудливые руны мирозданья.
Волос твоих темнейших изобилье
Раскинулось по стану гобеленом:
…Основой натянуть для древней пыли
Утка, что свита в вервие для плена.
Так арфою изогнут ты упруго,
Что харфами звенят лады и струны,
На нотный стан ложатся друг за другом
Знаменья, начертанья, солнца, луны.
И ткётся век узорным покрывалом
Из времени, в котором нас лишь двое.
… Понуждены Уробороса жалом
Родить Единое, пребыть в Покое.
— Приятные строки. Это, похоже, снова твой потайной родитель наваял, — спросила сестра. — А почему харф? С потолка, ради благозвучия или что-то значит?
— Это у арабов, они похожи на скондцев. Или наоборот, скондцы похожи на арабов, потому что нас всех изобрёл Филипп по земному образу и подобию. Харф — буква-слог, какими записывают Коран, стихи и мелодии. Их суфии верят, что мелодия и слова любви заново пересотворяют Вселенную.
— Понятно, — кивнула Барба. — Слушай, мы уж до ручки дошли, а всё никак не разберёмся: нам что, охота пара на паре венчаться?
— А чего? Было бы здорово.
— Тут не Сконд, однако. Да этакий номер и там бы не прошёл. Чтобы нам не ссориться: ты кого предпочитаешь, Олли, — тёмного или светленького?
— Для контраста бы светлый подошёл. Но у тёмного — как его, Арминель? Арманталь?
— Арминаль.
— У Армина волос гладкий, что вода в спокойной реке. Рядом с моими кучерявками тоже неплохо смотрится. А ты с осенним юношей такую пару составишь — прямо умереть можно со счастья. Ночь и день.
— Значит, при случае так и объявим старичкам и старушкам?
— Так и объявим.
Разделавшись с делами, король торопливо проследовал в женину спальню.
— Как Эли? Как вообще мальчики?
— Да уже получше. Сначала оба вовсю озоровали — это при таком жаре и такой жаре, как на улице, нормально. А потом разморило, спят вон в одних рубашонках.
На этих словах Фрейя указала на раскрытую постель, где, эапутавшись в тонких льняных простынях, в обнимку сопели оба сводных брата: потные лбы с прилипшими прядками, стиснутые кулачки. Армант, самый боевой из двоих, зажал в своём золотистый локон с головы Эли, который как бы в отместку выставил локоть, упёрся Арманту в грудь.
— Как бы Арми от брата вирусов не нахватался.