Мириад островов
Шрифт:
— Попробую.
— Ведь ба-инхсани как раз для такого и состоит при благородной сэнии?
— Ох. Я как раз его хватилась, когда…
В лестницу чётко впечатались шаги. Вооружённые люди на мгновение замерли перед входной аркой и слаженно двинулись внутрь.
Орихалхо был с ними. Возвышаясь на добрых полголовы и даже, кажется, во главе. Откуда знал?
— Расступитесь, расступитесь… — говорил один, по виду и возрасту на самом деле из старших. — Дайте дорогу капитану Энрике, черти драные, лупаные.
Склонился над распростертым телом, одним точным
— Досточтимой сэньи?
— Да. Но… я не хотела бы. Разве это не улика?
— Уже нет. Пока вы тут гуляли-воевали, смышлёный мальчишка-прислужник отыскал твоего человека, сэнья, и вместе они пошли навстречу нам. Ибо мы всегда рядом.
Не очень понятно, подумала Галина, да ладно уж…
Орихалхо через головы протянул руку:
— Это моё. Мне полагалось, что моя сэнья должна иметь защиту от дурной случайности.
Звонко щёлкнул пружиной, почти незаметно убрал в запазушные недра.
— Орри, насчёт возмещения — спросишь, сделаешь? Бери у меня в сундуках, что потребуется. Не жалей. Хватит, надеюсь?
Энрике услышал:
— Не утруждайте себя, сэнья. Дворянчик был кругом холост и вообще нарывался. Разве метрескам соблаговолите кое-что подарить.
Тело закутали в старую занавеску и волоком потащили из залы.
Как-то постепенно и понемногу вслед за ним повлеклись остальные. Осталось трое: Орри, Барбе, с печалью взиравший на бренные останки виолы, и сама Галина.
— Не думаю, что сэнье приличествует избавляться от ношеного, — проговорил морянин, крутя «столовый прибор» в длинных по-обезьяньи пальцах. — Четыре продажных девки не получили от убитого никакой мзды.
— Мне не жалко. Только распорядись уж сам. Копии ключей от скарба у тебя точно есть. Ты лгал мне, что клинок не боевой?
Непередаваемое по силе и оттенкам выражение мелькнуло на тёмном лике:
— Не хочу лгать нисколько. Мясо на блюде режут именно таким ножом, не очень длинным. Но теперь я понял. Сэнье не следует расточать своё достояние так рьяно, ибо последуют и другие случаи. Она прирождённая убийца: предчувствует нужное время и место, использует первое, что легло в руку, нападает внезапно. По наитию выбирает самый надёжный удар: в основание черепа, пересекающий позвонки. В душе не раскаивается — лишь телесно. Пристально глядит на обычай и приходит к выводу, что плата всё покроет. Она права, это я ошибаюсь: троица в одном — не для защиты. Мне следует поискать для сэньи Гали лучшее оружие.
И в конце пространной речи удалился.
— Орихалхо говорит по делу, — тихонько заметил Барбе тому в спину. — Я всё ожидал, что вас вырвет. Смотрите — вам надо переодеться в лучшее. Брызги на исподнем.
Галина опустила глаза. По всему жарсе шла дорожка алых капель и пятен, особенно ярких на белом: немного на груди, больше всего на нижних юбках.
Тут случилось как раз то, чего от неё ожидали. Расторопный Барбе еле успел подставить миску с какими-то объедками.
— Жаль, сэниа послала своего слугу куда подальше, — с юмором
— Наказание мне. Прав Орри. Слишком просто… слишком отделалась…
— А, вы об инциденте. Сразу видно, откуда вы родом. В Рутении слишком много нагораживают вокруг насильственной смерти — а какая из них естественна, спрашивается? Да, забываю спросить: отчего Орри называет сэнию неравновесно? «Вы» в обмен на «ты»?
Галина кое-как повторила. Что одновременно «вы» и «ты» употребляют люди одного пола и это почти одно и то же. Что «идут на вы» также враги и редко — совсем незнакомые, но «вы» также необходимо, если мужчина говорит с чужой госпожой и хочет над собой поднять. Но что в знак особого уважения она может это местоимение вернуть.
— Хм. Странно титулует и ещё удивительней объясняет. Впрочем, нюансы вежливости меняются в зависимости от обстоятельств. С этим согласованием лиц и чисел так же сложно, как с японскими поклонами: каждый смотрит одним глазком, не глубже ли поклонился его коллега и когда можно синхронно выпрямиться. Да! Долго ли вы в пути?
Галина рассказала.
— С Орри что-то не так, как мне сначала показалось. Не гневайтесь, милая сэния, но имеется маленькая неувязка, личная тайна, лежащая на поверхности. И если вы её не заметили и регулярно повторяете ошибку, то и мне не след учить. Это как тайна исповеди, понимаете?
— Не очень. Фу, Барбе, теперь мне бы наряд сменить и помыться. В гостинице ведь нет бани? А как в городе?
— В городе имеется неплохая. Проводить, чтобы вам не тратить время?
— Будьте добры. И… знаете что? Не хочу траура. Впору сжечь все… всё это. Вы бы не могли…
— Сходить и взять у Орихалхо? Принести в ваши комнаты, сэния?
— Да, а то в таком виде мне за эти стены не выйти. А ему скажите, если спросит, отчего распоряжаетесь…
Тут Галина помедлила, решаясь:
— Скажите, что я разрешила вам проехать в моей карете часть пути.
«Потому что я и раньше нехило побаивалась Орри, а теперь боюсь уже конкретно».
— Я… что же, я польщён. Тем более что у меня нет особых планов.
— А были?
Он усмехнулся:
— Можно сказать. Искать хороший учёный монастырь или смотреть университет. Теперь вот — добывать новую музыку.
«Как Орихалхо мне — новое оружие».
Спустя некоторое время Барбе постучал в дверь комнаты.
— Вот, примите. Надеюсь, подобрал не так уж плохо. По незнанию пришлось расшить уже все ларцы.
Через порог он не переступил: опустил прямо на пол рыхлый тюк, завёрнутый в старое покрывало.
Наверное, самое незамысловатое из платьев: Галина в своё время упросила отца потратиться только ради забавы. Безыскусно прямой покрой, ворот в виде прямого разреза от плеча до плеча, некрашеный шёлк с мягким зеленоватым отливом. Местный продавец хвалился, что между греной и грежей, то есть яйцами шелкопряда и пряденой тканью, стоят только крученые нити. Если учесть, что русское «грежа» означало как раз нить, то есть шелк-сырец, шуточка выходила ещё та.