Миров двух между
Шрифт:
— Куда заявить? — уточнила мать.
— Куда заявляют — в милицию. А то ведь чуть что — вы виноваты. На работе его хватятся. И еще в ЗАГС наверное надо, и в домоуправление. Ну, да это как в милиции скажут, надо — нет.
Пожилой лейтенант в жарком мундире сказал, что надо.
— В телевизор, значит. Ничего, телевизор смотреть будете.
— Мы?
— А кто, мы что ли? Хочешь, мне отдай. Зять он тебе или не зять? Ну, ты и смотри. И чего их тянет? Третий случай уже.
— В нашем районе? — поразилась мать.
— Нет, в нашем первый.
А Лариса все молчала. Написать, конечно, написала,
— Ничего, — говорила мать. — Я давно взять собиралась. Теперь шубу тебе лучше возьмем. Люба из комиссионки хорошую шубу предлагала. Мех — вот такой, как волчий, а легкая. “Клуб кинопутешествий” смотреть будем, и “В мире животных”. Я люблю про Африку…
— Все не как у людей, — говорила мать, — но это еще как лучше. Вон у Любы муж глаза залил, да через дорогу, в магазин старался до восьми успеть. Машина его ударила, позвоночник повредила. Он теперь лежит, она за ним ходит. Представляешь? В квартиру зайти нельзя. Мужик здоровенный. Его же кормить надо, ему курить надо пачку в день. “Прима” — других не курит. А сдать она его не сдает. Кому лучше? Этот хоть стоит и все.
И мать включила телевизор.
Лариса смотреть не стала. С нее хватило, как включила она его тогда, одна, а там хор поет. Детский. “Я играю на гармошке”. Теперь это может и к лучшему, да как знать. Может, с ребенком легче было б. Только не вышло, не судьба. Егор как мужик вообще плохой был, за первый год, пока еще мужем не был, весь вышел. Поженились, когда он уже диплом защищать собирался. Лариса его домой привела, надоело по паркам, да и замуж за него уже думала. А мать пришла. Между прочим, Лариса как знала, что мать придет. Ну, не знала, а чувствовала, и все равно — интересно даже было, как мамаша взвоет. А он напугался, прыг на середину комнаты — и сигарету в зубы, он курил тогда, а молния на джинсах разошлась, конечно — так рвануть. И — мать в дверях стоит. Но кричать она не стала, тут Лариса ошиблась. А когда Лариса на аборт пошла, мать даже против была. Смотри, говорит, как бы хуже не вышло. Мальчик большой мог родиться, килограмма на четыре, — так врачиха сказала.
Ну, Егор остался, не поехал в свой Новосибирск. Кто знает, может и зря, там ведь тоже люди живут. А тут он все сам себе неприятности выдумывал, что на работе, что дома. Да когда же и где так было, чтоб все хорошо? Если плохо, так что ж — не жить, не работать? Вон шеф его — и дурак, и бабник, сразу видно, без мыла скользкий, а жить умеет, не то, что Егор. Ох, Егор!
С работы его пришли двое дня через три. Заметили, конечно, в первый же день: комиссия, которая опоздавших записывает, полных двадцать минут ждала. Потом решили, что он в другой корпус с утра уехал. На следующий день задумались: может, заболел? И на третий приехали: лаборант Сережа, он как раз близко жил, и тетя Валя из профсоюза. Егор не пил и в прогульщиках не числился, ясно — заболел, и чтобы не идти с пустыми руками, местком средства выделил из специального фонда на посещение больных. Купили торт “Сказка” и банку яблочного сока. Узнали все и расстроились. Тетя Валя чепуху какую-то говорила, а лаборант вообще молчал.
Потом комиссия пришла с работы, или как их еще называть? — двое из начальства, но начальства некрупного. Комиссия, одним словом.
— Давайте, —
— Ага, — сказала теща, — никаких! Наш он, дочери моей муж. В милиции сказали — пусть у нас стоит.
— А зарплату его вам кто, милиция платить будет? — поинтересовался маленький, с залысинами.
— Как — зарплату? — удивилась теща. — Какая такая зарплата есть для телевизоров?
— Да поймите, место его у нас вроде как пустое получается, — сказал тот, с залысинами, — ставка есть, а занимать некому. Лаборантам нельзя, у них диплома нет. Пусть он пока у нас постоит. Нам как раз телевизор нужен, только купить все не получалось. Ни по одной статье не проходит. Он у нас поработает, а зарплату его вам платить будем, дочке вашей.
— Сто рублей в доме не лишние, — согласилась теща.
И за деньгами Ларису уговорила пойти, как время подошло. Три дня уговаривала.
А Ларисе даже легче стало, что он не дома. Не натыкаешься каждый раз.
Однако через месяц телевизор вернули. Ревизия в институте началась. А Егора уволили по сокращению штатов, потому что ни одной статьи про оборотней в трудовом законодательстве нет.
Через два месяца пришел в дом другой, а тещи почему-то как раз дома не было. Вечером пришел. Они с Ларисой сидели на диване и пили кофе. Когда кофе кончился, другой скользнул от колена вверх по гладкому чулку широкой ладонью вверх, и телевизор загудел неожиданно и громко, хотя был выключен. Может быть, в конденсаторах что-то оставалось? Но скоро смолк. Они отпрянули друг от друга, и тот ушел — на нее и смотреть-то было страшно.
Потом пришел Митя, механик с автотранспортного предприятия. Веселый. Тридцать один ему. Этот тоже вечером. Кофе пили втроем, теща дома была. По телевизору шел хоккей, только показывало плохо. Телевизор барахлил с того самого дня.
— Ничего, — сказал Митя, — показывать будет, как миленький. Починим. А не починим — другой купим. Я без хоккея не могу.
Телевизор сдали в ремонт. За ним из ателье машину прислали, сказали — услуга такая. Мастер посмотрел, сказал, как Митя:
— Ничего, починим. Не таких чинили. У нас работать будет как миленький.
И когда выдавал обратно, сказал тоже:
— Будет работать. А не будет, мы теперь за него отвечаем. Ремонт с гарантией. В случае чего — только позвоните. Запишите номер. Только вряд ли понадобится.
Телевизоры в ателье стояли рядами на столах. Показывали все удивительно хорошо. Удивительно одинаково. Точка в точку.
А вот дома — нет, дома он так не показывал. То есть работал вообще-то, но очень тускло, даже если яркость до отказа докрутить. Но звонить обратно в ателье, везти, гарантией пользоваться было как-то неудобно: показывает же.
И решили телевизор купить новый, цветной, а этот сдать. Если старый сдашь, новый на полсотни дешевле обходится.
И купили.
Когда гору старых телевизоров давили на свалке трактором, хромой, с детскими глазами сторож поинтересовался:
— А что же их на завод не отправят? На запчасти?
— Какие запчасти! — отозвался тракторист зло и презрительно. Дело это ему не нравилось и он старался поскорее и поаккуратней с ним развязаться. — Какие запчасти! Теперь таких уже не выпускают вовсе.