Мировая история в легендах и мифах
Шрифт:
— …И тогда я стал делать все, чтобы постепенно, шаг за шагом, слагать с себя эту ношу. А когда все было готово, я отдал власть Сенату. И посмотри на меня: я жив, в моей чаше вино, небо не упало на землю. По-прежнему воют волчицами проститутки в Субуре, раскладывают на Форуме столы менялы, крестьяне жмут масло из олив, легионы несут свет Рима варварам! — Сулла развел руками словно актер, принимающий аплодисменты. — Рим по-прежнему велик и вполне обходится без меня! И я могу спокойно, счастливо отправиться к Паромщику с монетой во рту. Самое трудное — вовремя остановиться. И самое главное — все сделать правильно. Если все сделано правильно, ты наведешь порядок и даже после этого умрешь своей смертью. Это, пожалуй,
В паузу ворвалась веселая возня детей в воде. В самом разгаре была начатая отцом игра: няньки-рабыни бросали им в воду яблоки, а те стремились до них доплыть.
Сулла ничего не замечал. Он был поглощен своими мыслями, и они унесли его куда-то далеко.
— Ведь вот какая штука, — заговорил он наконец. — Представь: наступает момент, когда ты видишь толпы людей на Виа Сакра [67] и Форум весь заполнен ими! Толпы, покуда хватает глаз! Они несут перед триумфаторской колесницей твои раскрашенные статуи, за нею звенят цепями цари порабощенных народов! Римляне благодарны тебе: даже самый вонючий и оборванный нищий на Авентине, у которого в дырах одежды видны тощие яйца, ощущает себя частью великого целого, чувствует себя более сытым, более… удачливым даже: ему повезло — он родился римлянином, не варваром… Все благодарны тебе за это чувство и за это зрелище! Они восторженно повторяют твое имя, как молитву богам!
67
«Дорога процессий» (лат.).
Сулла видел, как загорались глаза Цезаря от этих слов. Не зря бывший диктатор провел юность среди актеров. И Цезарь вдруг воочью увидел улицы, Форум, толпу — все, о чем говорил «багровый диктатор».
А тот, уже слегка опьяневший, продолжал:
— Толпы, толпы, сколько хватает глаз — приветствуют тебя\ И ты знаешь, что все это — заслуженно: ты проливал для них кровь, ты умнее, храбрее, талантливее, сильнее, хитрее других, ты вознесен справедливо! И вот ты, в своем лавровом венке и пурпуре, плывешь на триумфальной колеснице так высоко над этой толпой! Ты выглядишь как Юпитер, и они видят в тебе Юпитера, и ты уже сам уверен, что стал Юпитером. Ты принял власть и ответственность и ни с кем не намерен делить ни то, ни другое. Но!..
Он остановился, усиливая эффект сказанного, этот уродливый толстый сатир. И заговорил на этот раз с горечью:
— …Но при этом так легко забыть то самое главное, самое проклятое отличие тебя от богов: ты непременно станешь пищей червей или пеплом над Тибром. Непременно. И это — только вопрос времени. Несмотря на все лавровые венки и несметную свиту ликторов. Потому что даже знать, когда, — тебе, всемогущему и божественному, не дано! А это может случиться в любую минуту, над этим у тебя тоже — никакой власти! И вот ты — хотя и поневоле, но бросаешь свой безоружный и окруженный «легион» на произвол судьбы… Но — это на твоей совести.
Сулла устало опустился на подушки.
— А с казнью пиратов — это ты замечательно придумал. Я тогда понял, что в тебе явно не ошибся. Ты — прирожденный политик! — Неясно было, говорит это Сулла серьезно или шутит. — Прославить себя героем так, что все сразу почти забыли о твоем приключении в Вифинии со старым жопником Никомедом!
Цезарь вскочил.
— Сядь! — крикнул Сулла так властно, что гость невольно повиновался.
Бывший диктатор рассмеялся лукаво:
— А теперь пришло тебе время узнать, откуда пошла эта сплетня. Эго была моя маленькая шутка. Это ведь мне пришло в голову приказать Марку Терму послать именно тебя, юного красавчика адъютанта, к старому, всем известному любителю задниц. Слухи о тебе после этого были неминуемы. Ну, считай
Сулла опять захохотал, потом закашлялся и долго не мог перевести дух.
Даже Катона Цезарь потом ненавидел чуть меньше, чем тогда ненавидел Суму.
А Сулла умер в ту же ночь. И когда весть об этом достигла Рима, все почему-то пришли в замешательство. И Сенат начал дискуссии, как хоронить Суллу, есть ли смысл воздавать кровавому диктатору почести, и если да, то какие. И пока они взвешивали все «за» и «против», на Марсово поле под проливным дождем — небольшими группами и поодиночке — потянулись легионеры-ветераны. Много хромых, на костылях, с пустыми рукавами, обезображенных шрамами, кого-то принесли на руках сильные молодые родичи. Постепенно все поле бога войны заполнилось ими, и выглядели они так, словно были одновременно и жрецами Марса, и принесенными ему в жертву.
Внезапно откуда-то донеслась строевая песня, и быстро собравшаяся толпа стала расступаться: на большом деревянном легионерском щите несли огромное, распухшее, почерневшее тело бывшего диктатора. Откуда-то появились вязанки дров, и четко, по-военному, как когда-то возводили укрепления против Митридата, ветераны Суллы возвели своему командиру погребальный костер. Легионеры не в силах были скрыть слез. Заголосили их подруги, рабыни и жены.
Цезарь тоже был там, позади толпы, на этом поле, под дождем. Он оказался между истощенным стариком с глубоким шрамом через все лицо и опиравшимся на костыли легионером. Легионер поминутно утирал рукавом слезы.
— Почему ты плачешь, солдат? — тихо наклонился к нему Цезарь. — Разве ты не знаешь о кровавых проскрипциях? Разве не слышал, сколько римлян было затравлено, умерло на чужбине и казнено из-за приказов того, кого сейчас хоронят?
— Я знаю. Но иначе было нельзя. Это были враги. Сулла истреблял врагов Рима. Такое было время.
— Ты глуп, солдат. Это было ужасное время. Хорошо, что оно прошло.
— Кто знает, ваша честь, не придут ли времена еще хуже? — Солдат утер грязным рукавом красные веки. — Это был великий человек.
Старик со шрамом при этих словах ветерана яростно плюнул:
— Этого бешеного пса нужно было сжечь до того, как он умер! Будь он проклят! — И быстро зашагал прочь.
За мгновение перед тем, как факелы поднесли к древесине, облитой, по обычаю, оливковым маслом из больших амфор, дождь прекратился. И над Марсовым полем понеслось: и «Прощай, великий Сулла!», и «Возвращайся в аид, кровопийца!», и «Гори, мясник Рима!», и снова — «Великий Сулла!». А потом на поле начались драки и давка, и погибло много людей. И только когда труп окончательно сгорел и пепел собрали в урну, снова полил дождь, словно небо только этого и ждало… Диктатору «повезло» и после смерти.
Цезарь лежал в своей спальне, вспоминая свой давний разговор с Суллой в Путеоли:
— Помни мои слова, — сказал тогда Сулла. — Может, и пригодится: диктатор нужен как пожарный, пока горит дом. Глупо продолжать поливать, когда огонь уже потушен: размоет стены. А как тебе моя метафора? Хороша? Я ведь и писатель теперь: мемуары диктую красивым мальчишкам, вот здесь, под соснами. Двадцать две книги уже настрочили, каково?! [68]
— И ты пишешь правду? И о проскрипциях, и о бойне, которую ты вероломно устроил самнитам?
68
Мемуары Суллы до нас не дошли, но их широко цитируют и Плутарх, и Аппиан, и другие авторы античности.