Мировой кризис

Черчилль Уинстон

На западном русском фронте Польша, прибалтийские государства – Литва, Латвия и Эстония – ведут военные действия против советского правительства. Поскольку дело касается прибалтийских государств, их сопротивление находится в зависимости главным образом от размеров материальной помощи, которую они надеются получить, а также от той политики, которой союзники желают следовать по отношению к их национальным стремлениям. С политической точки зрения создавшееся сейчас положение в высшей степени неудовлетворительно. Правительство его величества признало de facto временные правительства Эстонии и Латвии в Ревеле и Либаве а представители союзников в Париже постановили в пятом условии, связанном с признанием ими Колчака, что «в том случае, если взаимоотношения между Эстонией, Латвией, Литвой, кавказскими и закаспийскими территориями и Россией не будут в непродолжительный срок налажены путем добровольного соглашения, то вопрос об их положении будет разрешен с привлечением и в сотрудничестве с Лигой наций. До тех пор пока оно не войдет в силу, правительство России должно дать согласие на признание этих территорий автономными и подтвердить те взаимоотношения, какие существуют в настоящее время между их правительствами de facto и державами союзной коалиции».

Однако никаких дальнейших шагов к тому, чтобы обеспечить содействие прибалтийских государств в той политике, которую выработали союзные державы, сделано не было, и ничего не было сообщено представителям этих держав в Париже, несмотря на их многократные просьбы о том, чтобы их информировали о намерениях союзных правительств. В результате возникло серьезное недовольство как в Латвии, так и в Эстонии и Литве…

Отсутствие ясной и определенной политики обнаружилось также и в действиях союзников по отношению к пограничным государствам на кавказском фронте… «Здесь, как и в других пунктах, политика союзных держав колебалась между признанием и вежливым равнодушием»… «Все то и дело меняется; все полно неопределенности и с отозванием единственных союзных отрядов можно ожидать на южном Кавказе серьезных волнений и даже чего-нибудь еще более серьезного.

Может быть, было бы несправедливо из всех описанных выше неприятных обстоятельств делать вывод, что все эти печальные недоразумения были вызваны главным образом отсутствием политической дальнозоркости и согласованности между союзными державами. Но во всяком случае будет вполне правильным объяснить неудачи тем, что отдельные державы на различных театрах военных действий рассеяли по частям все те ресурсы, которые они могли вообще предоставить, и что державы следовали строго определенной политике, которая могла бы привести к сосредоточению усилий и полному соответствию политических, военных и финансовых мер…»

Тем временем мне нужно было выполнить одну определенную и непосредственную обязанность.

Нашей первой заботой было отозвать наши оставшиеся войска из Архангельска и Мурманска, избегнув катастрофы и позорного поражения, что было трудной и сложной военной и политической задачей. 29 июля 1919 г. мною было сделано по этому поводу в палате общин следующее сообщение:

«Еще до того как сопротивление германцев было окончательно сломлено и перемирие подписано, на северном побережье России уже установилась зима, архангельский порт был покрыт льдом, и наши солдаты оказались вынужденными остаться на всю зиму в этом темном, мрачном месте, и это при таких обстоятельствах, которые внушали самые серьезные опасения. Было очевидно, что большевики, с которыми наши войска находились в состоянии конфликта, могли в любое время, если бы они сочли нужным, сконцентрировать против этого участка фронта громадные силы; наши солдаты были почти совершенно отрезаны от внешнего мира. В силу этого их положение было крайне тревожным. Большинство из них были солдатами низшей категории, но все они были полны энергии и бодрости, и раз им было дано обещание вернуть их на родину до наступления новой зимы, то они исполнили свой долг с непоколебимой решимостью и несколько раз отстаивали свои позиции против довольно серьезных неприятельских атак, и таким образом войска удерживали свои позиции в течение всей зимы. За время долгого заключения на этом побережье среди солдат не раз вспыхивали волнения, объясняемые истощением и общей усталостью, последовавшими непосредственно за победой… На фронтах было трудно оказать этим войскам серьезную помощь в течение нескольких месяцев».

И далее:

«…Какой бы политике ни решили следовать союзники в Париже, все равно, наши военные силы в Архангельске и Мурманске (которые находятся в зависимости друг от друга) принуждены будут там оставаться вплоть до конца лета. А раз они вынуждены будут там оставаться, то им должна быть оказана должная помощь. Следует предоставить им поддержку, необходимую для их безопасности, и снабдить их в пределах необходимости. Бесцельно подымать теперь вопрос о целесообразности подобного рода экспедиции. Всем известно, для чего наши военные силы были туда посланы. Это было частью наших операций против Германии… Теперь этой причины уже не существует, но наши солдаты, верные своему долгу, все еще продолжают оставаться на этом диком северном побережье, застигнутые там суровой зимой, и мы должны сделать все от нас зависящее для того, чтобы сохранить их целыми и невредимыми…

Далее, мы связали себя серьезными обязательствами по отношению к населению этих областей, которое готово было сражаться за общее дело с нами, и по отношению к тем русским армиям, которые были организованы главным образом союзниками в своих целях во время войны с Германией. Англия всегда относилась с особенным вниманием ко всем случаям подобного рода, стараясь как можно лучше исполнить свой долг по отношению к тем, кто оказывает нам полное доверие и подвергает себя опасности при исполнении того, что мы сами советовали им делать».

Для того чтобы облегчить безопасный и почетный уход союзных войск с севера России, необходимо было послать им подкрепление. Все наши союзники стремились как можно скорей покинуть мрачную территорию северной России, и так как командный состав состоял из британцев и наши солдаты составляли большую часть всей экспедиции, то именно на нас и лежала главная ответственность за эвакуацию, и англичане должны были прикрывать отступление. Большинство наших солдат имели право быть по возвращении домой демобилизованы согласно принятой нами схеме демобилизации. В силу этого необходимо было организовать специальные добровольческие отряды для того, чтобы освободить усталых, горящих нетерпением вернуться домой рекрутов и покончить со всей этой историей. 4 марта военный кабинет решил оказать давление на представителей союзников в Париже, требуя от них согласия на скорейшую эвакуацию севера России союзными войсками. Чтобы подготовиться к этому и покончить с тем опасным положением, в каком находился Архангельск, военный кабинет уполномочил меня принять все необходимые меры.

С этой целью я организовал две новые бригады по 4 тыс. человек каждая, исключительно только из добровольцев тех армий, которые находились в периоде демобилизации. Как офицеры, так и солдаты записывались с большой охотой, и в течение нескольких дней списки были заполнены.

Эти закаленные на войне солдаты быстро составили формирование и были посланы в Архангельск, как только открылась навигация. Таким образом мы получили сильный, боеспособный и хорошо снаряженный отряд в том самом опасном пункте, откуда все стремились бежать. Вскоре по прибытии этих бригад на место назначения, сменивших измученный английский гарнизон, в дружественной до тех пор русской армии вспыхнул бунт, не замедливший принять грозные формы. Говорят, что вероломство такого рода свойственно русским, но в данном случае оно объясняется очень просто: с момента, когда мы оказались вынужденными в силу давления парламентского и политического характера отозвать войска, – каждый дружественный нам русский знал, что он сражался под угрозой смерти и что для того, чтобы обеспечить себе помилование, ему надо было войти в соглашение со своими будущими властелинами за счет уезжающих союзников. Как бы ни были для нас тяжелы эти последствия, мы должны были с ними считаться, так как они непосредственно вытекали из политики эвакуации русского севера.

Военные бунты повсюду, – за исключением только одного Онежского округа, который целиком перешел на сторону большевиков, – были подавлены энергичным вмешательством одного польского батальона и нескольких отрядов британской пехоты. Но с этих пор на все эти местные войска численностью от 25 до 30 тыс. человек, которые организовали союзники, не только нельзя уже было полагаться, но они представляли, безусловно, очень большую опасность. К счастью, наши ветераны-добровольцы прекрасно справились с этой задачей, когда им ее подробно объяснили. Оставаясь совершенно в стороне от общего разложения, но отдавая себе в нем полный отчет и обладая значительно большим опытом и большими техническими знаниями во всех родах военной службы, они заняли весь широкий опустевший фронт и, справившись с изменой в тылу, легко отразили атаки на фронте.

Мы подверглись сильным нападкам со стороны социалистической и либеральной оппозиции, а равным образом и со стороны некоторых консервативных газет за нашу отправку на север России свежих военных сил, и, если бы мы не оставались глухи ко всем этим безответственным выступлениям и боялись предпринять непопулярные меры, ни одного свежего отряда не было бы послано в Россию. А между тем только благодаря тому, что они явились туда так вовремя, удалось избежать того крупного политического поражения, которое должно было произойти в июле. За таким хорошим щитом эвакуация американских, французских и английских рекрутов, отправка запасов провианта и оружия происходили непрерывно и быстро. Такова была первая фаза наших военных операций на севере России после перемирия в войне с Германией.

Что касается их второй фазы, то она оказалась в одно и то же время и более сложной и более спорной. Мне не в чем изменить к лучшему то сообщение, которое я тогда же сделал в парламент (29 июля):

«В первых числах марта военный кабинет решил, что необходимо эвакуировать Архангельск и Мурманск до наступления зимы, и дал требуемые директивы, касающиеся самого процесса эвакуации морскому министерству. Одновременно было дано распоряжение военному министерству, чтобы оно обеспечило наше войско всем необходимым, как-то: провиантом, подкреплениями, деньгами и проч., и чтобы нами были выполнены все наши обязательства как по отношению к разным классам населения Архангельска и Мурманска, так и к местной русской армии и к местному русскому правительству, которое мы вызвали к жизни.

Об этом решении было сообщено вождям русских армий. 30 апреля адмирал Колчак был уведомлен о том, что все союзные войска будут отозваны с севера России до наступления зимы, – но что мы надеялись дать возможность русскому правительству и русской армии севера держаться одним после ухода союзного войска. Если бы эта надежда оправдалась, если бы местная армия и местное правительство могли или продержаться или соединиться с главной антибольшевистской русской армией, то это избавило бы нас от крайне мучительной и трудной операции переселения к себе той части населения, которое искало у нас убежища и защиты, предоставив всем этим лояльным русским, не желавшим уезжать с родного побережья, одним справляться со страшно трудной задачей…

Если для всех нас, сидящих спокойно в Англии, было очень просто сказать: „Очищайте все, эвакуируйте, погружайте войска на суда и возвращайтесь домой“, то там, на месте, находясь среди населения, с которым мы сжились, среди войска, бок о бок с которыми мы сражались, рядом с тем правительством, которое было создано по нашему настоянию, – очень непросто отзывать своих офицеров и солдат, разрывать все узы и уходить со сцены. Я не скрываю от палаты своей горячей надежды и веры в возможность для местного правительства северной России создать себе после нашего отъезда вполне самостоятельное существование, и с согласия и одобрения кабинета и правительства и действуя на основании точных указаний генерального штаба, мы были готовы протянуть руку адмиралу Колчаку, чтобы помочь ему добраться до севера, соединиться с местными русскими военными силами и, выяснив существовавшее положение вещей, всячески содействовать успешному окончанию всего предприятия».

Вскоре наступила третья фаза военных действий на русском севере. Когда выяснилось, что чешские войска не желали, а адмирал Колчак был не в состоянии войти в контакт с северной русской областью, – начался последний, заключительный акт эвакуации. Так серьезны были основания бояться всевозможных осложнений и трудностей, соединенных с этим заключительным процессом эвакуации, что мы решили отправить одного из наших самых старших военачальников для руководства эвакуацией. 4 августа генерал лорд Раулинсон, знаменитый командир четвертой армии, отправился в Архангельск. В его распоряжении состояли три дополнительных батальона пехоты, один батальон моряков, две артиллерийские батареи, группа военных инженеров и пять танков. Внушительный флот, в том числе речные суда, которые могли подняться вверх по Двине, был в распоряжении наших армий. Северное русское правительство, убедившись, что наше решение отозвать войска было бесповоротно, решило, заручившись предварительно согласием значительной части армии и населения, продолжать начатое сопротивление до конца. От Колчака были получены строгие приказы действовать в том же направлении. Среди британских добровольцев несбыточные надежды русских вызвали горячее сочувствие, и на долю Раулинсона выпала неприятная обязанность подавлять рыцарский пыл своих товарищей, напоминая им, что послушание является первым долгом военного.