Мировой кризис

Черчилль Уинстон

Второй мерой успокоения, предложенной Великобританией и США и встреченной одобрительно Францией, была демилитаризация всей широкой зоны, находящейся между Францией и Германией. Согласно с этим в договор было внесено условие, в силу которого все укрепления и крепости на германской территории к западу от линии, проведенной на 50 километров восточнее Рейна, должны быть разоружены и стены их снесены. Возведение каких бы то ни было новых фортификаций в этой зоне строго запрещалось. Жителям этой зоны не должно было быть дозволено ни носить оружия, ни обучаться военным наукам, ни принадлежать к какой бы то ни было военной организации, будь то по принуждению или добровольно; на всем протяжении запрещена постройка железнодорожных линий, складов, депо, мастерских и иных предприятий, годных для перевода на военное снабжение. И за соблюдением всех этих правил должны будут наблюдать специальные организации, созданные державами союзной коалиции.

Английские представители в комитете по составлению текста договора под впечатлением

тех трудностей, какие вызывало разоружение Германии в то время как Польше была предоставлена в этом отношении полная свобода, а Россия оставалась полностью вне Лиги наций и не принимала участия в мирной конференции, – внесли предложение предпослать к этой статье договора введение, в котором постоянное разоружение Германии было бы поставлено в связь со всеобщим разоружением. Президент Вильсон идею такого предисловия одобрил, и оно было тотчас же принято. Между прочим, оно-то и дало начало длительным и, как впоследствии оказалось, крайне беспокойным работам Женевской комиссии по разоружению.

Но французы, со своей стороны, продолжали доказывать, что как бы ни было все это хорошо в теории и как бы ни действительны были все эти гарантии и средства защиты в спокойные периоды, они будут неминуемо нарушены, как только на сцену явится то поколение, для которого они именно и были так необходимы. В виду этого начали искать какой-нибудь окончательной твердой защиты, и идея, по которой Британия и Америка должны были сообща гарантировать Франции защиту против будущего вторжения Германии, постепенно принимала все более и более конкретную форму. Поскольку все вообще людские соглашения могут считаться прочными, данное соглашение, безусловно, представляло собою абсолютную гарантию. Было несомненно, что никакое германское правительство не станет вторгаться в пределы Франции, зная, что такое вторжение вызовет войну Германии одновременно и с Великобританией и с США. Противодействовать силе объединенных англосаксонских государств было невозможно, и опыт последней войны доказал, что эта сила могла быть применена в Европе, да и за ее пределами в форме военного, морского и экономического давления.

Но Фош тем не менее оставался непримиримым, и Клемансо предстояло сделать трудный выбор. Каким образом могло все уменьшающееся в численности, или в лучшем случае, стационарное население Франции, к тому же обескровленное войной, удерживать Рейн одной только силой собственного оружия? Как мог Клемансо отвергать те вполне достаточные гарантии, которые бескорыстно предлагали ему две великие морские державы? С другой стороны, Клемансо знал также и то, что уступки Рейна никогда не простят ему влиятельные элементы самой Франции. Даже те услуги, которые он оказал Франции в период ее смертельной опасности, ему не помогут. Но его храбрость и мудрость были равносильны выпавшему на его долю испытанию: он принял британскую и американскую гарантии, и в основание соответствующей статьи договора легла неприкосновенность германских прирейнских земель, подвергшихся только временной военной оккупации, срок которой должен был скоро закончиться.

Последствия этого выяснились в наши дни. Британский парламент надлежащим образом одобрил гарантийный договор. Сенат Соединенных Штатов отказался от обязательства, под которым президент Вильсон поставил свою подпись. Совместная гарантия обеих держав, таким образом, отпала. Британское обязательство находилось в зависимости от обязательства Америки и потеряло силу вместе с отказом США от гарантийного договора. Таким образом, Франция, связав себя условиями договора, в силу которого она уступила Рейн, была также лишена гарантии, компенсировавшей Франции эту ее уступку. Изолированный, считающий себя обманутым и брошенным на произвол судьбы, французский народ мог опираться теперь исключительно только на свою собственную военную силу, на свое техническое оборудование, на свои африканские резервы, на свои крепости и на военные договоры с Польшей и другими новыми европейскими государствами. Мы еще вернемся к этому вопросу, когда будем говорить о Локарнском договоре; но те, кто сожалеют об этих событиях и критикуют их, хорошо сделают, если внимательно разберутся как в причинах их возникновения, так и в целях, которые они преследуют.

Страшное напряжение, связанное с заключением мира с Германией, исчерпало всю энергию триумвиров. Вполне естественно, что они не в состоянии были немедленно погрузиться снова в разрешение если и менее затруднительных, то во всяком случае все же крайне важных задач, связанных с судьбой Австро-Венгерской империи. Известная усталость была неизбежна, а в силу этого и извинительна. Многочисленные комиссии уже давно работали по этому вопросу, разбирая его со всех сторон. Казалось вполне достаточным в данный момент дать этим комиссиям общие указания и предложить комитету по составлению текста договора руководствоваться теми же принципами, которые были положены в основу договора с Германией, при оформлении договоров с другими побежденными государствами.

Но тот принцип самоопределения, который способствовал тому, что Германия осталась самым значительным государством в Европе, оказался гибельным для империи Габсбургов. Притом же на этой обширной сцене произошли еще новые, весьма решительные события: Австро-Венгерская империя раскололась на мелкие части в последние полмесяца

войны. 28 октября 1918 г. Чехословакия провозгласила свою независимость и получила признание со стороны держав союзной коалиции. Воспоминания о доблестной чехословацкой армии и том влиянии, какое оказали на союзников Масарик и Бенеш, способствовали тому, что чехословаки были приняты на мирной конференции, как они этого желали, т. е. не как часть враждебной Антанте империи, разрушенной союзниками, но как представители нового государства, формально состоявшего в войне с Германией и Австрией и ожидавшего мирного соглашения с обеими этими странами. Метаморфоза подобного же рода сопровождала создание 1 декабря 1918 г. Югославии, сформированной из союза победоносной Сербии, потерпевших поражение Кроатии и Славонии, образовавших королевство Югославию с населением приблизительно в 13 млн. человек. Это новое государство было тоже очень быстро признано Великобританией, Францией и США. Что касается Италии, то она колебалась, говоря, что кроаты были ее врагами, упорно воевавшими против Италии в продолжение всей войны. Положение Богемии и Чехословакии может быть и иное, но кроаты, по мнению Италии, не имели никакого права в момент поражения менять свою позицию и, сделав ловкий прыжок, очутиться среди победителей. Но как бы то ни было, в силу обстоятельств пришлось уступить и в данном случае. Кроаты обратились за помощью к сербам, предоставившим им защиту как дружественной нации, которую против ее воли принудили принять участие в войне представители канувшего в вечность и преступного империализма. В апреле 1919 г. Италия признала вхождение кроатов в состав Югославии.

Венгрия в свою очередь откололась от империи и провозгласила себя независимой монархией. Австрия, оказавшаяся изолированной с древней и культурной столицей Веной в центре, попробовала предпринять подобный же шаг. Австрийцы провозгласили республику, объявили себя гражданами нового государства, никогда не состоявшего в войне с союзниками, и просили, чтобы их народ не был наказан за преступление канувшего в вечность режима.

Все эти перемены поставили вновь собравшийся Совет четырех перед новыми и крайне сложными задачами. Представители Чехословакии и Югославии были приняты как друзья и отчасти как союзники среди тех, кто был в ореоле победы. Австрийцы же и венгры, которые сражались с ними бок о бок на тех же самых фронтах и в тех же самых армиях, оставались вне круга победителей, в тени поражения, неся на себе клеймо виновников страшной войны. Хотя правящий класс Австрии и Венгрии нес на себе исключительную ответственность, – было все же нелепо смотреть на народонаселение того или другого из этих четырех государств или как на совершенно не виноватое, или как на особенно виновное. Все оказались в страшном водовороте одних и тех же событий. А между тем одну половину населения лелеяли, а другая была в загоне.

Два солдата служили в одном и том же полку, все время были неразлучны, вместе делили все опасности и трудности войны. Война кончилась, и они вернулись домой, каждый в свою деревню. Но между этими деревнями теперь проведена новая линия новой границы. И вот одному из этих солдат только по счастливой случайности удалось живым уйти от мести победителей, в то время как другой неожиданно для себя самого оказался в роли одного из этих самых победителей. К этим марионеткам судьбы невольно чувствуешь жалость. Они несчастны потому, что родились в центре европейского континента.

К этой-то странной и полной воинственного шума сцене мирная конференция старалась применить принцип самоопределения, который лег в основу договора с Германией, и этим путем перечертить наново всю карту центральной Европы. Слово «чехословаки» было ново для британских ушей, но древнее королевство Богемии и Моравии, где жили чехи, будило в британском народе память о короле Венцеславе на торжестве Стефана, о слепом богемском короле Яне в битве при Креси, о германском девизе в гербе принца Уэльского «Ich Dien», а может быть также и память о Яне Гусе. Таковы увековеченные временем народные традиции. На протяжении нескольких столетий мы совершенно потеряли Богемию из виду. Личный союз двух корон – Австрии и Богемии – в XVI в. сделал главу Габсбургского дома австрийским императором и королем Богемии. Тридцатилетняя война объединила обе страны неизгладимой печатью страданий. Богемия, преследуемая за протестанство, была насильственно подвергнута частичному обращению в католичество. Начиная с 1618 г., после страшного поражения богемцев в битве при Белой горе, Габсбурги управляли завоеванным королевством с чисто самодержавным деспотизмом. Но богемский народ никогда не мог с этим примириться. Его национальное чувство дремало в течение всего XVIII в., но воспоминания о национальном могуществе все еще продолжали жить в нем, и власть традиций все еще была сильна. Во второй половине XIX в. началось возрождение богемского национализма, воплотившегося в чешском движении. Народное образование воскресило и здесь, как повсюду вообще, давно забытый национальный язык. Школы сделались центром борьбы между чешским народом и императорским правительством. Одновременно заявили о себе и лингвистическое движение и движение в пользу национальной независимости. Император Франц-Иосиф короновался в Будапеште, как король Венгрии, но желание чехов, чтобы он явился в Прагу и там короновался как король Богемии, было им упрямо и – как теперь нам представляется – неосновательно отвергнуто.