Миры Айзека Азимова. Книга 9
Шрифт:
— Господин, вы только не сердиться на меня, но я прийти стать мученая сама.
— Ты хочешь стать ученой?
Гендибаль был потрясен.
— Но, милая женщина…
Он оборвал фразу, не закончив. Господи, как мог он объяснить неотесанной крестьянке, каков уровень интеллекта, обучения ментальных талантов и тренировки, необходимый для того, чтобы стать тем, кого тренториане называли «мучеными»?
Но Сура Нови не отступалась:
— Я быть читатель и писатель. Я читать быть целые книжки от начала до конца, вот как. И я сильно хотеть стать мученая. Я не желать быть жена
Она вскинула голову и гордо проговорила:
— Меня звать, просить. Много раз. Я всегда говорить: «Не». Не грубить, но всегда говорить: «Не».
Гендибаль прекрасно видел, что она лжет. Нет, конечно, никто ее не звал замуж, но он решил не затрагивать этого вопроса.
— Но как же ты будешь жить, если не выйдешь замуж?
Нови тяжело опустила руку на стол ладонью вниз.
— Я быть мученая. Не быть крестьянка.
— Ну а если я не смогу сделать из тебя ученую?
— Тогда пусть я быть никто и так умирать. Никто не быть в жизни, если не мученая.
У Гендибаля мелькнула мысль исследовать ее сознание, дабы понять мотивы этого непреодолимого желания. Но делать этого не следовало. Оратор не имел права забавляться, врываясь в беспомощное сознание другого человека. В менталике, как и в других профессиях, существовал свой кодекс. По крайней мере, должен был существовать. Тут Гендибалю стало стыдно за тот удар, что он нанес портье. Он сказал:
— Но почему ты не хочешь быть крестьянкой, Нови?
Слегка поработав над ее сознанием, он мог запросто изменить ее отношение к браку, внушить какому-нибудь думлянскому мужлану желание жениться на ней, а ей — желание выйти за него. Ничего дурного не случилось бы. Это было бы доброе дело. Но — противозаконное, и нечего было думать об этом.
Она ответила:
— Не хотеть, и все тут. Крестьянин грубый быть. Вся жизнь работать на земля, ворочать куски земля и сам становиться все равно что кусок земля. Если я стать крестьянка, я тоже быть кусок земля. У меня не хватать время, чтобы читать и писать, и я все забывать быть. А мой голова (она приложила ладони ко лбу) стать тупая, как пробка. Нет! Мученые — другой люди совсем. Мученые быть задумчивые. (Скорее всего, решил Гендибаль, она имела в виду «умные», а не «сосредоточенные».)
— Мученый человек, — продолжала Нови, — читать книжки и еще работать с эти… с эти… я забывать, как это называть.
Она сделала руками какие-то манипуляции, которые ничего не сказали бы Гендибалю, если бы он не имел возможности проследить за мыслями девушки.
— Микропленки, — кивнул он. — Откуда ты знаешь про микропленки?
— В книжки, — гордо объявила она, — я читать быть много разные умные вещи.
Гендибаль больше не мог бороться с искушением узнать о ней больше. Какая необычная думлянка! Такая местная жительница встретилась ему впервые. Думлян никогда не вербовали, но если бы Нови была помоложе, было бы ей лет десять…
Какая досада! Нет-нет, он не причинит ей вреда, не побеспокоит ее, но грош ему цена как Оратору, если он откажется от исследования необычного сознания и ничего о нем не узнает!
Он сказал:
— Нови, я прошу тебя
Страх снова объял ее.
— Это зачем все делать, Господин?
— Затем, что я хочу посмотреть, как сделать тебя ученой.
В конце концов, неважно, что она там вычитала в книжках, — важно было понять, знает ли она, что такое на самом деле быть «мученой».
Очень осторожно, почти с ювелирной тонкостью он коснулся ее сознания, как будто прикоснулся ладонью к полированной металлической поверхности, даже не оставив на ней отпечатков пальцев. Так… Ученый для нее был тем человеком, который только и делает, что читает книжки. Зачем, для чего он их читает — ни малейшего представления. А для нее самой быть ученой означало… Образы в ее сознании показывали ту работу, к которой она привыкла, — принести, унести, приготовить еду, убрать, помыть посуду, выполнить приказ. Но где, вот что главное! Здесь, в Университете, где было так много книжек, где у нее будет время читать их и чему-то — неважно и непонятно чему — научиться. Следовательно, она хотела стать… служанкой. Его служанкой.
Гендибаль нахмурился. Взять себе в служанки думлянку — неотесанную, безграмотную, грубую. Нет, немыслимо.
Нужно было взять и отказать ей. Очень просто — отказать, поработать немножко над ее сознанием, дабы она отказалась от своих глупых намерений и удовлетворилась судьбой крестьянки, сделать это так, чтобы она и не ощутила никакого воздействия, словом, так, чтобы Деларми не подкопалась. И дело с концом.
А вдруг сама Деларми ее и подослала? Может быть, ее хитрый план в том и состоит, чтобы Гендибаль запятнал себя вмешательством в сознание думлянки, был пойман за руку и подвергнут импичменту?
Смешно. Похоже на параноидальный бред. Кто заметит? Совсем ничтожное вмешательство, чуть-чуть видоизменить направление мыслей — и все…
Да, против буквы закона, но вреда-то ведь никакого, да и не заметит никто.
Он помедлил.
Назад. Еще. Еще…
Боже! А он чуть было не пропустил!
Что же это такое — самообман?
Нет! Теперь он все видел яснее. Крошечная мысленная связка дезориентирована — дезориентирована искусственно. Да как тонко, только одна связочка задета!
Гендибаль вынырнул из сознания думлянки. Тихо окликнул ее:
— Нови.
— Да, Господин, — проговорила она, открыв глаза.
— Ты сможешь работать со мной. Я сделаю тебя ученой…
— Господин, — вне себя от радости воскликнула она.
Он сразу заметил: она была готова пасть к его ногам. Гендибаль крепко взял ее за плечи.
— Нет, Нови, не надо. Сиди на месте, слышишь, сиди! — Он говорил с ней, как с полуприрученным животным. Как только понял, что она уяснила приказ, отпустил ее. Мышцы у нее были — ого-го! Он сказал: — Если хочешь стать ученой, и вести себя надо соответственно. Это значит: ты всегда должна быть спокойна, говорить тихо, вежливо и делать только то, что я тебе буду говорить. И еще: ты должна научиться говорить так, как разговариваю я. Тебе придется встретиться с другими учеными. Боишься?