Миры Джона Уиндема, том 5
Шрифт:
— Будьте добры темный шерри Милдред — повелительно произнесла женщина. — Вы ведь выпьете шерри дорогая? — обратилась она ко мне.
— Да… Да, конечно, благодарю вас — слегка растерялась я. — Простите, мисс… или миссис?…
— О, мне, конечно, следовало сначала представиться. Меня зовут Лаура. Вы же насколько я знаю, Орчиз. Мама Орчиз, не так ли?
— Так они меня называют, — неохотно и с еле сдерживаемым отвращением сказала я.
Вошла крохотная горничная с серебряным подносом, на котором стояли полупрозрачный графин и два бокала. Горничная наполнила оба бокала,
— Должно быть это мадера? — кивнула я на бокалы.
Она изумленно вскинула брови, потом улыбнулась и кивнула с явным удовлетворением на лице.
— Что ж, кажется, вы одной-единственной фразой подтвердили правильность и целесообразность вашего визита сюда — сказала она.
Горничная вышла, и мы обе потянулись к бокалам.
— И все же, — продолжала Лаура, — давайте-ка поподробнее все обсудим. Скажите, дорогая, они объяснили, почему направили вас ко мне?
— Нет. — Я отрицательно качнула головой.
— Потому что я историк, — сказала она. — А заниматься историей в наши дни позволено и доступно не каждому. Это своего рода привилегия нас очень мало. К счастью сейчас понимают, что ни одной отрасли знании нельзя дать отмереть окончательно и все же некоторые из нас вызывают м-мм настороженность политического характера. — Она неодобрительно усмехнулась. — Однако когда нужно что-то выяснить приходится обращаться к специалисту. Они что-нибудь говорили о диагнозе, который вам поставили?
Я опять помотала головой.
— Так я и думала. Это у них профессиональное, не так ли? Что ж, я передам вам все, что сказали мне по телефону из Дома материнства. Пожалуй, лучше всего начать именно с этого. Мне сообщили, что с вами беседовало несколько врачей, которых вы сильно заинтересовали, озадачили и надо полагать расстроили. Бедняги ни у кого из них нет ни малейших исторических знании они ровным счетом. Словом две из них убеждены, что у вас психическое заболевание — мания шизофренический бред и так далее. Остальные склонны полагать, что с вами произошел гораздо более редкий случай — трансформация личности. Это действительно большая редкость. Известно всего три подобных зарегистрированных случая, но интересно, что два из них связаны с препаратом «чюнджиатин», а третий — с лекарством сходного происхождения. Итак, большинство из беседовавших с вами врачей сочли некоторые ваши ответы связными последовательными убедительными и полностью совпадающими с тремя уже известными случаями. Но так как они не знают практически ничего, что выходит за рамки их профессии, очень многое в вашем случае выглядит. С одной стороны им трудно в это поверить с другой — у них нет возможности проверить. Для этого им и нужно мое профессиональное мнение. Ваш бокал пуст, дорогая, позвольте, я налью вам еще.
— Трансформация личности — задумчиво повторила я, подставляя бокал — но если такое возможно.
— О, нет никаких сомнении в том, что в принципе это возможно. Те три случая, которые я упомянула, определены совершенно точно.
— Это очень
— Я понимаю, и, быть может, лучше, чем кто бы то ни было, насколько нереальным вам кажется все это.
Она помолчала, задумчиво глядя на меня.
— Вы знаете, я, пожалуй, столкнулась сейчас с самым интересным случаем за всю мою довольно долгую жизнь. В каком-то смысле мне повезло, но я понимаю, дорогая, как вы сейчас воспринимаете то, что вас окружает, — повторила она. — Я провела столько времени среди книг, что это иногда кажется нереальным и мне. Скажите, дорогая, когда вы родились?
Я ответила.
— М-да, Георг Шестой, стало быть. Следующей, второй войны вы не помните?
— Не помню, — подтвердила я. — Меня еще не было на свете.
— Но вы можете помнить коронацию следующего монарха. Кстати кто это был?
— Елизавета… Елизавета Вторая. Моя мать водила меня смотреть, — сказала я.
— Вы что-нибудь запомнили из этого зрелища?
— Честно говоря, не очень много… Разве что… Целый день напролет шел дождь, а больше, пожалуй, ничего существенного, — созналась я.
Мы еще немного побеседовали в таком духе, пока она, наконец, не улыбнулась одобрительно кивая.
— Ну что ж, теперь у меня не осталось ни капли сомнений. Я кое-что слышала об этой коронации. Великолепное, наверное, было зрелище в аббатстве. — Она помолчала и легонько вздохнула. — Вы были очень терпеливы и любезны со мной дорогая, и, конечно, будет справедливо… Теперь настала ваша очередь кое-что выслушать. Но боюсь, вам будет это нелегко.
— Вряд ли меня может что-нибудь удивить после тех тридцати шести часов, которые я провела здесь.
— Сомневаюсь, — возразила она, не отводя от меня внимательных глаз.
— Скажите, — попросила я, — пожалуйста… объясните мне все… если можете!
— Ваш бокал, дорогая, разрешите, я налью вам еще. И я скажу вам все. — Она наполнила оба бокала. — Что поразило и поражает вас больше всего? Из окружающей вас реальности?
— Но… этого так… много. — Я колебалась, не зная, с чего начать.
— Может быть, тот факт… то обстоятельство, что вы ни разу за все время не встретили здесь мужчину? — подсказала она.
Я постаралась вернуться к моменту моего «пробуждения». Вспомнила как одна из «Мам» удивленно спросила «Что значит — мужчина?»
— Пожалуй, — сказала я, — пожалуй, это — одно из самых…
Она медленно покачала головой.
— Их больше нет дорогая. Ни одного. Нигде.
Я тупо уставилась на нее. Выражение ее лица было серьезным и участливым даже жалостливым. На нем не было ни тени притворства. Некоторое время я молча переваривала услышанное пока, наконец, у меня не вырвалось: