Миры Джона Уиндема. Том 1
Шрифт:
Это будет не легко: старые предрассудки умирают с трудом. Простак опирается на костыли афоризмов и заповедей; опирается на них и робкий и умственно ленивый… Мы тоже подчас опираемся на эти костыли — гораздо чаще, чем нам кажется. Теперь же, когда старая организация мира рухнула, созданные для нее арифметические таблицы не дают больше правильных ответов. Нам придется найти в себе моральную смелость думать и планировать самим за себя.
Он помолчал, задумчиво разглядывая аудиторию. Затем он сказал:
— Прежде чем вы решите примкнуть к нашему
После паузы, заполненной мертвой тишиной, он добавил:
— Мы можем позволить себе содержать слепых женщин — у них будут зрячие дети. Мы не можем позволить себе содержать слепых мужчин. Видите ли, в нашем новом мире дети — самое важное.
Он закончил выступление. Некоторое время все молчали, затем аудитория зашевелилась и зажужжала.
Я повернулся в Джозелле. К моему удивлению, она улыбалась.
— Что здесь смешного? — спросил я несколько резко.
— Посмотрите на лица у публики, — ответила она.
Я посмотрел и был вынужден признать, что она имела причины улыбаться. Я взглянул на Микаэля. Обводя глазами зал, он старался определить общую реакцию.
— Микаэль как будто немного обеспокоен, — заметил я.
— Ну, а как же, — сказала Джозелла. — Другое дело, если бы Янгу удалось провернуть это еще в девятнадцатом веке.
— Какой вы иногда бываете грубой, — сказал я. — Вы что, знали обо всем заранее?
— Не то чтобы знала, но не такая уж я тупица. Кроме того, пока вы ходили переодеваться, кто-то пригнал полный автобус вот этих вот слепых девушек. Они из какого-то благотворительного учреждения. Я спросила себя: для чего было специально ездить за ними, если можно набрать тысячи на окрестных улицах? Ответ напрашивался сам собой. Во-первых, поскольку они слепые уже давно, у них должны быть известные рабочие навыки. Во-вторых, все они девицы. Такая дедукция не представляла особых трудностей.
— Гм, — сказал я. — Это зависит от точки зрения. Мне бы это в голову не пришло. А что вы?..
— Ш-ш-ш! — сказал она.
В зале наступила тишина.
Поднялась высокая женщина, смуглая и моложавая, с видом весьма целеустремленным.
— Следует ли нам сделать вывод, — спросила она голосом, в котором звучала углеродистая сталь, — следует ли нам сделать вывод, что последний оратор выступает в защиту свободной любви? — И она села с устрашающей решимостью.
Доктор Ворлесс рассматривал ее, приглаживая волосы.
— Я думаю, задавшая этот вопрос должна знать, что я ни слова не сказал о любви, ни о свободной, ни о продажной или взаимной. Не соблаговолит ли она поставить вопрос яснее?
Женщина снова встала.
— Я думаю, оратор понял меня. Я спрашиваю, не предлагает ли он отменить закон о браке?
— Все законы, которые мы знали, отменены обстоятельствами. Создавать
— Есть еще закон Божий и закон благопристойности.
— Мадам, у Соломона было три сотни — или пять сотен? — жен, но Бог, видимо, не ставил ему это в вину. Мусульманин с тремя женами сохраняет полную респектабельность. Все зависит от местных обычаев. Позже мы сами решим, каковы будут наши законы касательно этого и всех прочих предметов, чтобы они были наиболее выгодными для нашего сообщества.
Наш комитет после дискуссии пришел к выводу, что если мы хотим построить новый порядок вещей и не хотим впасть в варварство — а такая опасность существует, — мы должны иметь определенные обязательства со стороны тех, кто выразит желание присоединиться к нам.
Никто из нас не собирается восстанавливать образ жизни, который нами утрачен. Что мы предлагаем? Трудовую жизнь в наилучших условиях, какие мы можем создать, и счастье, которое придет в борьбе с трудностями. Взамен мы просим сотрудничества и плодотворной деятельности. Никто никого не принуждает. Выбирайте сами. Те, кому наше предложение не по душе, свободны идти куда угодно и основать сообщество отдельно на принципах, которых они предпочитают.
Последовал бессвязный спор, то и дело опускающийся до частностей и гипотетических предположений, на которые пока не могло быть ответа. Но никто не пытался прекратить его. Чем дольше он продолжался, тем привычней становилась сама идея.
Мы с Джозеллой отправились к столу, где сестра Берр расположилась со своими орудиями пыток. Нам было сделано несколько уколов, после чего мы снова сели слушать спорящих.
— Как вы думаете, — спросил я Джозеллу, — сколько из них решат присоединиться?
Она огляделась.
— Да почти все к утру, — сказала она.
Я усомнился. Слишком много слышалось возражений и вопросов. Джозелла сказала:
— Знаете, если бы вы были женщиной и вам предстояло перед сном подумать час — другой, выбрать ли детей и организацию, которая будет о вас заботиться, или верность принципам, которые скорее всего не дадут вам ни детей, ни мужчину-защитника, вы бы не испытывали сомнений.
— Не ожидал от вас такого цинизма.
— Если вы всерьез считаете это цинизмом, значит, вы сентиментальный пошляк. Я говорю о реальных женщинах, а не о куклах из фильмов и дамских журналов.
— О, — сказал я.
Некоторое время она размышляла, затем нахмурилась. Наконец она сказала:
— Хотела бы я знать, сколько им от нас нужно. Я люблю детей, но должен быть какой-то предел.
Дебаты беспорядочно продолжались примерно час, после чего постепенно затихли. Микаэль попросил, чтобы списки тех, кто решит присоединиться к сообществу, были у него в кабинете к десяти часам утра. Полковник потребовал, чтобы все, кто может водить грузовики, явились к нему в семь ноль-ноль. На этом собрание закончилось.