Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел

Фармер Филип Хосе

Минутой позже несколько маленьких смуглых островитян взобрались на камень и принялись передавать Граали владельцам. Все уселись под бамбуковым навесом у костра, разожженного из выловленных в воде сучьев и бамбуковых стволов, и сняли крышки со своих сосудов. Внутри находились полочки, поддерживающие чашки и глубокие блюдца, наполненные алкоголем, пищей, гранулами растворимого кофе или чая, сигаретами и сигарами.

Грааль Бёртона содержал словенские и итальянские блюда. Впервые Бёртон воскрес в области, населенной преимущественно людьми, умершими в окрестностях Триеста, граали которых доставляли обычно еду, к которой они привыкли на

Земле. Но, как правило, через каждые десять дней граали выдавали нечто совершенно иное. Иногда это были блюда английской кухни, французской, китайской, русской, персидской или еще сотни других национальных кухонь. Иногда они предлагали пищу, вкус которой был отвратителен, — мясо кенгуру, поджаренное сверху и снизу, но сырое внутри, или живых личинок крупных жуков. Бёртону дважды пришлось довольствоваться этой пищей австралийских аборигенов.

Сегодня алкогольный напиток был представлен пивом. Бёртон ненавидел пиво и обменял его на вино у Фрайгейта.

Граали туземцев содержали пищу, напомнившую Бёртону о мексиканских ресторанчиках. Однако и тортильи мирно уживались с олениной, а не с говядиной.

Пока они ели и болтали, Бёртон расспрашивал местных жителей. На основе их слов он сделал вывод, что это — индейцы доколумбовой эры, которые обитали в широкой долине где-то на юго-западе Северной Америки. Они принадлежали к двум разным племенам, говорящим на близких, но взаимно непонимаемых языках. Несмотря на это обстоятельство, обе группы мирно уживались и даже создали новую культуру, в которой сохранились лишь незначительные различия в племенных обычаях.

Он решил, что это были люди, которых современные ему индейцы пима называли хохокамами — древними. Их культура когда-то процветала в области, которую потом белые поселенцы назвали Солнечной долиной. Именно там возникло в свое время аризонское поселение Феникс, поселение, которое, как ему сказали, превратилось в конце XX века в город с миллионным населением.

Сами же островитяне называли себя ганопо. В свои земные времена они копали длинные ирригационные каналы с помощью кремневых и деревянных орудий и превратили пустыню в цветущий сад. А потом внезапно исчезли, оставив загадку «почему?» на долю американских археологов. По этому поводу были выдвинуты разные теории. Самая распространенная предполагала, что их всех поголовно уничтожили воинственные пришельцы с севера, хотя прямых доказательств эта теория не имела.

Надежды Бёртона, что он решит эту загадку, развеялись очень быстро. Эти индейцы жили и умерли на Земле задолго до того, как их племенная община перестала существовать.

Все сидели до поздней ночи, куря и попивая алкогольный напиток, сделанный из лишайника, который покрывал весь гранитный столб острова. Они рассказывали байки, главным образом скабрезные и абсурдные, катаясь по земле от хохота. Бёртон, когда пересказывал им арабские сказки, счел ненужным пользоваться незнакомыми им терминами или разъяснять их значение, если смысл можно было понять и без того. Но они с легкостью схватывали содержание сказок об Аладдине и его волшебной лампе или о том, как Абу Хасан пустил ветры.

Эту сказку обожали бедуины. Бёртону частенько приходилось посиживать у костра, в котором горел сухой верблюжий навоз, заставляя слушателей корчиться в конвульсиях от смеха, хотя все они слышали эту историю сотни и сотни раз.

Абу Хасан тоже был бедуином, но он бросил кочевую жизнь, чтобы стать купцом в йеменском городе Каукабане.

Он разбогател, и, после того как его жена умерла, друзья уговорили его снова жениться. После недолгого сопротивления он сдался и сделал предложение очаровательной молодой женщине. Последовал праздничный ужин, состоявший из блюд, приготовленных из риса нескольких разных сортов, шербетов стольких же разновидностей, козленка, фаршированного орехами и миндалем, и верблюжонка, зажаренного целиком.

Наконец жениха позвали в комнату, где его ждала невеста, одетая в пышные и богатые одежды. Он медленно и с достоинством поднялся с дивана, но, увы… его живот был полон мяса и вина, и когда он направился в комнату к невесте, то… Слушайте и внимайте!.. Он пустил ветры, невероятно громкие и ужасные.

Услышав это, гости обменялись смущенными взглядами и громко заговорили, притворяясь, что не заметили этого осуждаемого обществом греха. Но Абу Хасан почувствовал себя униженным, а потому, сделав вид, что подчиняется зову природы, вышел в конюшню, оседлал коня и ускакал, бросив богатство, дом, друзей и невесту.

Затем он сел на корабль, идущий в Индию, где он стал капитаном королевской гвардии. После десяти лет жизни в Индии его охватила тоска по дому, да еще с такой силой, что он чуть не умер от нее. И тогда он отправился на родину, переодевшись бедным факиром. После долгого и опасного путешествия он прибыл к своему городу и с высоты окружающих холмов оглядел его стены и башни глазами, полными слез. Тем не менее он не осмелился войти в город, решив сначала убедиться, что и он, и его позор давно забыты. В течение семи дней и ночей он бродил по предместьям, прислушиваясь к разговорам на улицах и базарах.

К концу этих скитаний ему случилось присесть у дверей хижины, чтоб обдумать, не пора ли ему перенести свои поиски в самый город. И вдруг Абу Хасан услышал, как молодая девушка говорит своей матери: «О моя мать, назови мне день, в который я родилась, ибо это знание нужно одной из моих подруг, чтобы предсказать мне будущее».

И мать ответила ей: «Ты родилась, о дочь моя, в тот самый день, когда Абу Хасан пукнул».

И как только Абу Хасан услышал эти слова, он вскочил со скамьи и убежал, повторяя про себя: «Вот уж поистине мои ветры превратились в столбовой знак, который будет стоять вечно».

И он снова пустился в путь и скитался по суше и по морям до тех пор, пока вновь не попал в Индию, где жил в добровольном изгнании, пока не умер, да будет к нему милосерден Господь!

Рассказ имел огромный успех, но, прежде чем приступить к нему, Бёртон сделал короткое пояснение, что бедуины того времени считали пускание ветров на людях серьезным нарушением приличий. Поэтому полагалось, чтобы все, находившиеся в пределах слышимости, делали вид, что ничего такого не произошло, ибо человек, навлекший на себя позор, был вправе убить того, кто привлек бы внимание к подобному происшествию.

Бёртон сидел перед огнем, подобрав под себя скрещенные ноги; он заметил, что даже Алиса, по-видимому, с удовольствием слушала его байку. Она была воспитана в строгих правилах середины викторианской эпохи и росла в глубоко религиозной семье последователей англиканской церкви; ее отец был епископом, братом барона и потомком Джона Гонта, сына короля Иоанна, а ее мать приходилась внучкой графу. Однако жизнь на Реке и долгие интимные отношения с Бёртоном наложили на нее свой отпечаток и разрушили многие из былых предрассудков.