Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел
Шрифт:
— Ты найдешь себе кого-нибудь другого. Во всяком случае, мы расстаемся без ненависти.
— Да, так лучше. Людям плохо, когда они любят друг друга, а вместе жить не могут. Но если любовь умирает совсем, превращаясь в хладный труп, то хуже не бывает. Не выношу безразличия.
— Ты вынесла гораздо больше, — сказал он. — Если бы мы были до сих пор влюблены друг в друга, я или остался бы тут, или попробовал бы уговорить капитана взять нас обоих.
— Но тогда ты возненавидел бы меня. Нет, сейчас, может, и плохо, но только так и нужно поступить.
Он притянул ее к себе, чтобы поцеловать, но она подставила ему щеку.
— Прощай, Питер.
— Я не забуду тебя.
— Из этого,
Питер вернулся под тент. Люди толпились вокруг, спеша поздравить его. А он не чувствовал радости. Прощание с Евой было слишком печальным. Да и то, что он стал предметом всеобщего внимания, тоже как-то стесняло. Последним пожать ему руку подошел Буллит.
— Нам грустно расставаться с вами, Фрайгейт, — сказал он. — Вы были образцовым гражданином. Но есть еще кое-что. — Он повернулся к армейскому сержанту, стоявшему рядом, и распорядился: — Мистер Армстронг, будьте добры, конфискуйте оружие мистера Фрайгейта.
Питер не протестовал, поскольку принес клятву сдать оружие, если уедет из Руритании. Однако он не клялся, что не постарается украсть его обратно. И рано утром, когда было еще темно, Фрайгейт выполнил свое намерение.
Он утешал себя тем, что вложил слишком много труда в изготовление этого оружия, чтоб отдать его за здорово живешь. Кроме того, он был серьезно ранен на службе этого государства. Руритания задолжала ему оружие.
Но не успел еще корабль подняться на километр вверх по течению Реки, как Питер почувствовал острое желание вернуться и сдать оружие. Этот приступ честности длился целый день, и только к вечеру Фрайгейт почувствовал себя исцеленным.
Или подумал, что исцелился. Во всяком случае, преследовавший его сон вернулся опять. На этот раз он начался именно с того места, где Фрайгейт стоял голый перед своим домом. Он швырял гравий в окошко спальни, но удары камешков по стеклу так и не смогли разбудить Рузвельта. Фрайгейт обошел дом, проверяя двери и окна, и когда приблизился к парадной двери, то обнаружил, что она не заперта. Он тихонько прокрался через переднюю комнату в маленькую кухню и сделал пару шагов к двери, противоположной входу в ванную. Она вела его к крутой лесенке на чердак — к той его части, которая была превращена в малюсенькую спальню. Взбираться приходилось медленно, наступая на концы ступенек. Они жутко скрипели, если нога ступала на середину доски.
Именно тогда он заметил, что двери в спальню родителей и в спальню младших детей открыты. Там было светло от луны. (Не имело значения, что, когда он открывал дверь, рассвет уже наступил. Это ж был сон.) При ярком лунном свете он увидел, что старинная большая кровать родителей пуста. И кровать маленькой сестренки — тоже. Он заглянул за угол и увидел, что койки Мунго и Джемса тоже опустели.
И Рузвельта не было в его постели.
В панике Питер выглянул из окна на задний двор.
В собачьей конуре тоже никого не было.
Все, даже собака, исчезли, не сказав ему ни слова. Какое же несказанное преступление он совершил?
Глава 32
— Тренировочный дирижабль будет готов через месяц, — сказал Фаербрасс. — Джилл Галбирра — пока наш самый опытный стратонавт, и она возьмет на себя обязанности начальника тренинга. Фактически она будет капитаном тренировочного дирижаблика. Как ты, Джилл? Если ты не можешь стать командиром большого корабля, ты станешь неоспоримым боссом маленького. Тогда уж не посмеешь говорить, что я ничего для тебя не делаю.
Все мужчины поздравили ее, хотя кое-кто с весьма кислой миной. Сирано казался в восторге по-настоящему, и, если бы он не знал, как она ненавидит, когда к ней прикасаются, он наверняка обнял бы ее
Двадцатью минутами позже она, Фаербрасс, Мессне, Пискатор и десяток инженеров начали работу над «синьками» большого воздушного корабля. Спецификации явились результатом трехнедельного тяжкого труда, обычно по 12–14 часов в день. Вместо того чтобы чертить на бумаге, они изготовляли «синьки» на дисплее компьютера. Это было куда быстрее, ошибки исправлялись легче, а новые решения вносились немедленно; компьютер сам повторно оценивал правильность размеров. Конечно, компьютер сначала надо было соответственно запрограммировать, и Джилл приняла в этом активное участие. Такую работу она просто обожала. Работа была творческой и давала Джилл шанс побаловаться с математическими уравнениями.
Тем не менее нервное напряжение непрерывно нарастало. Чтобы ослабить его и сохранить хорошую физическую форму, Джилл часа по два почти каждый день занималась фехтованием. Здесь фехтование сильно отличалось от того, к которому она привыкла на Земле.
Легкие тонкие клинки были заменены жесткими тяжелыми рапирами. Кроме того, целью мог служить любой участок тела, а поэтому потребовались специальные чулки с подбивкой, которые защищали обычно голые ноги.
— Мы тут не в игрушки играем, — говорил Сирано. — Тебе придется учиться фехтовать не просто для того, чтобы набирать очки. Недалеко то время, когда ты изо всех сил будешь сдерживать своего противника, стремящегося пронзить тебя насквозь, и в свою очередь будешь отыскивать возможность нанести ему такой удар, чтоб твоя рапира вышла у него из-под лопатки.
Джилл была отличной фехтовальщицей. Ее великий учитель — олимпийский чемпион — однажды сказал ей, что она могла бы занять первое место в международных соревнованиях, если бы уделяла тренировкам чуть побольше внимания. Но это было невозможно, так как работа не позволяла ей посещать фехтовальные залы регулярно. Когда же шансы пофехтовать появлялись, она тут же их ловила. Джилл любила фехтовать; в некоторых отношениях этот спорт напоминал ей шахматы, которыми она тоже страстно увлекалась.
Такая была радость — снова ощутить в руке клинок и заново повторить все так давно не употреблявшиеся, но все же не полностью забытые приемы! А еще большая радость — обнаружить, что она может победить всех своих соперников-мужчин. И хоть она, должно быть, в первый момент и выглядела неуклюжей, но, стоило ей ощутить в руке рукоять рапиры, она тут же обретала изящество и льющуюся быстроту движений.
И все же были двое, победить которых она не могла. Один из них — Раделли, итальянский маэстро, автор «Istruzione per la scherma di spada a di sciabola» [56] , опубликованной в 1885 году. Другой бесспорный чемпион — Савиньен Сирано де Бержерак.
Последний очень удивил Джилл. Дело в том, что фехтование во времена Сирано еще не достигло того уровня, когда его можно было назвать благородным искусством. Только в конце XVIII века оно стало приближаться к вершинам искусства. Сирано же умер в середине XVII века, то есть еще до изобретения фехтовальной рапиры, во времена, когда мужчины нередко дрались до смерти, когда техника боя была примитивной, хотя и впечатляющей. Правда, итальянцы разработали основы современного фехтования уже к началу XVII века, но эта школа получила всеобщее признание лишь к концу XIX столетия.
56
«Поучение, как сражаться шпагой и рапирой».