Миры и Судьбы. Книга третья
Шрифт:
– Ну ладно, раздевайте ее, в помывочную и в палату. Серьги из ушей выньте и мне дайте, сохраню и отдам, когда выздоровеет.
Санитары, ухмыляясь и понимая, что никто никому ничего возвращать и не подумает, вынули из ушей Регины дареные серьги и положили на край стола.
Мегера смахнула их одним движением в ящик.
– Тут у нее на шее еще какая-то побрякушка висит. Тоже вам отдать?
Мегера взглянула на кулон, все так же подвешенный на кожаном шнурке. Огромный камень, бледно-желтый металл, какие-то мутноватые
– Зачем мне эта дешевка? В пакет с вещами и в камеру хранения. Пусть до выписки там лежит.
Под руки Регину оттащили в душ. Она немедленно сползла по стенке на пол и попыталась свернуться калачиком.
Но ее окатили холодной водой, на еще мокрое тело напялили полосатые штаны и все ту же рубаху, снова завязав ее узлом.
Ну так, на всякий случай.
***
Дни слились воедино. Уже неделю Регина была в психушке. Не успевало закончиться действие препаратов, как ей немедленно вкалывали новую дозу.
С диагнозом "белая горячка" пришлось распрощаться сразу. Ну не похожа была девушка на пропитую аклкашку. Да и схема лечения "белочки" была совсем иной, более щадящей, без лошадиных доз психотропов. А "отрабатывать" полученную мзду было нужно, и потому в медкарте с первого дня "поселился" диагноз: Маниакально-Депрессивный Психоз в стадии обострения.
Спала температура, иммунитет справился с гриппом, но Регина по-прежнему была в полузабытьи, вызванном уже теперь лекарствами.
Оба Ангела все время были возле своей подопечной, тоскливо смотрели на то, как ее "лечат" и ничего не могли поделать. Затуманенный мозг девушки не воспринимал ничего.
Где-то там, в другом мире, люди весело отмечали Новый Год.
Ломились столы, сверкали фейерверки, грохотали, пугая собак, шутихи и хлопушки.
Так же невидимо промелькнуло Рождество.
Ничего не менялось в жизнях и судьбах несчастных постояльцев этого угрюмого дома.
В один из дней, подойдя к кровати Регины со шприцом, наполненным "отравой", дежурная медсестра, уже не в первый раз заметила, что девушка как-то странно поглаживает живот и что-то шепчет, непонятно к кому обращаясь.
Медсестра немедленно побежала к Мегере:
– Что-то не пойму я, что с нашей пациенткой? Ну той, что с острым психозом перед новым годом привезли.
– А что с ней не так? Вроде ведет себя спокойно, потихоньку в овощ превращается,– Мегера гнусно захихикала.
– Так-то оно так, но она все время живот поглаживает, часом, не беременная ли?
– Вот это будет номер! Ну ладно, завтра приедет гинеколог, пусть посмотрит ее.
Гинеколог подтвердил догадку женщин: да, беременна, уже десять недель.
Ни на секунду не задумавшись, Мегера отдала распоряжение:
– На чистку! Причем – немедленно!
Гинеколог смотрел на молодую
– Такая молоденькая. Может к родственникам обратимся, нельзя самим принимать такие решения.
– Нет у нее родственников! Бродяжка! И так взяла на себя обузу, приняла на лечение, теперь еще и беременной оказалась. Ни она не нужна никому ни ее выблядок. Чистить!
– Когда? – гинеколог все еще хотел протянуть время, а вдруг найдутся родственники девушки. Но Мегера была неумолима:
– Немедленно! И так срок почти критический. Сейчас анестезию вколем, чтобы дергаться не начала и делай все, как нужно да по-быстрому.
И, усмехнувшись, добавила:
– Что замер? Чай не в первый раз. Любят эти убогие ноги раздвигать, а нам за ними подгребать приходится.
В палату, находящуюся все еще под действием наркоза, Регину привезли уже без ее нерожденного ребенка.
Глава восьмая
На работу в психиатрическую лечебницу Александра Степановна вышла уже после Старого нового года.
Новогодние праздники и Рождество она повела в гостях у дочери, ее мужа и своей любимой внучки.
Дочь уговаривала Александру погостить еще немного, а в перспективе и вообще переехать и жить одной дружной семьей.
Но по-поводу дальнейшего гостевания Александра благодарила и отнекивалась: отпуск заканчивался, и нужно было выходить на работу, а на счет потенциального переезда, не желая обидеть единственную дочь, отвечала туманно и конкретных обещаний не давала.
Когда-то Александра работала врачом в этой больнице, но жизнь сложилась так, что теперь, в этой же больнице, она была санитаркой, вымывая до-блеска пол и окна, меняя постель пациентам, вытирая струйки слюны и успокаивающе гладя по головам не в меру разнервничавшихся, стараясь утихомирить и уберечь от внеочередной инъекции.
Пациентки женской палаты "для буйных" спали или подрёмывали после завтрака и приема, прописанных врачом препаратов, когда Александра неся пахнущее мылом и хлоркой ведро, тихо, стараясь никого не разбудить и не потревожить, притворила за собой дверь. Обернувшись, еле слышно, скорее самой себе, Александра прошептала:
– Ну здравствуйте, мои страдалицы, как вы тут без меня?
Ответом ей было молчание. Да и не ждала Александра никакого ответа.
В этой палате лежали те, кого принято называть "тяжелыми", для кого день без агрессии, вызванной параноидальным бредом, без истерики, заканчивающейся струей ледяной воды и внеочередной дозой препаратов, без попытки суицида, считался спокойным и хорошим.
Врач ставил себе "галочку", отмечая правильность выбранного метода лечения и верно рассчитанную дозу психотропов, не давая себе труда задуматься о том, почему, когда на смене Александра Степановна в палатах всегда тихо.