Миры империума(сборник фантастических романов)
Шрифт:
И сапог Лоренцо что было сил заехал в стекло, которое разлетелось с таким звуком, будто произошел взрыв. Мгновением позже разъяренный Лоренцо исчез за тяжелыми занавесками. Лафайет простонал:
— Бедный дурачок! Его разорвут на кусочки, и это никак не поможет Дафне, я имею в виду Беверли, то есть леди Андрагору.
Он наклонился вперед, мельком увидел волнующуюся толпу, солдат в красных куртках, движущихся между фраков и смокингов, Лоренцо, стремительно пробирающегося вперед…
В самый последний момент Горубль повернулся — как раз вовремя, чтобы получить
— Вот и все, — пробормотал Лафайет. — Во всяком случае, Лоренцо удалось разок садануть ему…
Она наклонился еще ниже, чтобы ничего не упустить из виду.
— А! — взорвался Горубль, прикладывая к поврежденному глазу большой кружевной платок. — Так это ты, Лоренцо? Я знаю, что с тобой сделать, мой мальчик! Горога уже накормили один раз сегодня вечером, но он не откажется еще от одного обеда, не сомневайся в этом! И прежде, чем ты умрешь, ты испытаешь истинное наслаждение, оказавшись свидетелем моего союза с леди, которую ты имел наглость утомлять своими нежелательными для нее приставаниями!
— М-м-миледи Андрагора! — во внезапно наступившей тишине объявил трясущийся голос глашатая.
Толпа расступилась. Темноволосое, темноглазое видение красоты появилось в зале, одетое во все белое, в сопровождении двух женщин в костюмах подружек невесты, которые, однако, не могли скрыть их значительной старости.
— Продолжайте церемонию! — прокричал Горубль голосом, уже лишенным придворного лоска. — Сегодня — моя свадьба, завтра — победа над всей вселенной!
Лафайет прильнул к стене, дрожа от порывов ледяного ветра. Руки у него закоченели и стали, как крючья, хотя вовсе не такие надежные. Пальцы на ногах были как замороженные креветки. В любой момент веревка могла выскользнуть у него из рук, и он полетел бы вниз, в глубокую темную пропасть. Он прижался подбородком к холодному камню, вслушиваясь в монотонный голос за окном, читающий обряд свадебной церемонии.
— И почему все должно было так кончиться? — пробормотал он. — Почему я вообще оказался замешанным в эту историю? Почему Пратвик не помог мне, а задал эту идиотскую загадку — эти бессмысленные стишки, которые не рифмуются! От Бронкса миллионы едят до Майами — ключ к этой загадке, конечно… конечно…
Из зала внезапно донеслись новые крики.
— Беверли, скажи ему нет! Даже если он пообещает перерезать мне глотку, если ты откажешь ему!
Крик Лоренцо был прерван звучным ударом, за которым последовал звук падающего тела.
— Он всего лишь оглушен, дорогая, — приятным голосом сказал Горубль. — Эй, вы, продолжайте!
— Б-берете ли вы… леди Андрагору… а… этого принца в…
— Нет, — простонал Лафайет. — Это слишком ужасно. Этого не может быть! Абсолютная, полная неудача, а ведь мне всегда так везло — когда, например, я обнаружил дверь в скале, или это сумасшедший костюм монаха и… и…
Он замер, пытаясь ухватиться за кончик мысли, возникшей у него в голове.
— Думай, — приказал он
— Нюхательную соль! — ревел Горубль внутри зала. — Бедная девочка потеряла сознание, вне всякого сомнения, от неожиданности свалившегося на нее счастья!
— Ничего, — простонал Лафайет. — Ничего не приходит в голову. Все, о чем я могу думать, это о бедной Дафне и Свайхильде, ласковом ребенке, даже если от нее иногда и попахивает чесноком…
Чеснок…
— Чеснок всегда ассоциировался с волшебством и заклинаниями, — забормотал Лафайет, хватаясь за соломинку. — А заклинания — это обычные непрофессиональные попытки управлять космическими силами! Может быть, это был чеснок? А может быть, это сама Свайхильда… но "Свайхильда" не рифмуется с "Майами". Правда, "чеснок" тоже не рифмуется. К тому же от нее только пахло чесноком, потому что она все время делала сэндвичи из колбаски салями…
— САЛЯМИ! — взревел Лафайет. — Ну, конечно! От Брункса миллионы едят до Майами — ключ к этой загадке, конечно, салями!
Он поперхнулся, чуть было не выпустил веревку из рук, но вовремя удержался, уцепившись за нее что было сил.
— Салями было подо мной, когда я придумал нож, и мы его ели, когда речь зашла о костюме для переодевания, и оно было в моем кармане на стене замка! Значит, все, что мне надо было сделать, это…
О'Лири почувствовал, как холодная рука сжала его сердце.
— Мой карман! Оно было в кармане моей куртки — а я оставил ее наверху, чтобы не перерезало веревку!
— Ну, хорошо, — ответил он. — Это значит, что тебе придется взобраться наверх, вот и все.
— Взобраться наверх? Мои руки, как лед, сам я слаб, как котенок, весь замерз и, кроме того, это займет слишком много времени…
— Поднимайся.
— Я… я попытаюсь.
С огромным усилием О'Лири оторвал одну руку и переместил ее выше по веревке. Теперь он уже оторвался от стены и болтался в воздухе. Его руки, осознал он, были как тесто, а тело почему-то — свинцовым.
— Это бессмысленно…
— Попытайся!
Каким-то образом он взобрался еще на один фут. Потом умудрился преодолеть еще шесть дюймов. Потом повис, отдыхая, и преодолел еще дюйм. Ветер качнул веревку и ударил его о стену. Он поглядел наверх: что-то темное лежало на парапете, хлопая тканью по ветру.
— Это слишком далеко, — с трудом выдохнул он. — И в любом случае…
Со страхом и восхищением смотрел он, как куртка постепенно высвобождалась из-под веревки, под которую была подложена. Полы ее свесились с парапета. Ветер накинулся на нее, подпихнул ближе к краю. Какое-то мгновение она висела там, новый порыв ветра шевельнул ее…