Миры Источника. Трилогия
Шрифт:
— Как вы догадались?
— Я исходил из допущения, что j-аномалия не результат случайной мутации в первом поколении, а устоявшийся наследственный признак. Дженнифер сказала, что её бывший муж не принадлежал к числу ваших ближних или дальних родственников, и именно в этом я усматриваю причину того, что их брак был бесплодным.
Ага, подумал я. Всё-таки он подозревает меня. И не просто подозревает, а почти уверен, что ребёнок мой.
— Значит, мы и дальше должны придерживаться экзогамии?
— Вовсе не обязательно. Более того, я категорически утверждаю обратное. Конечно, нужно провести более тщательное исследование ваших ДНК, но уже сейчас я знаю простейшее, но, возможно, не лучшее средство преодоления
— Как это?
— Например, если вы захотите, чтобы женщина, не имеющая j-аномалии, забеременела от вас, ей нужно в надлежащее время принять определённую дозу иммунодепрессанта. Разумеется, только после консультации со специалистом.
Я изумлённо уставился на него:
— И всё? Так просто?
Профессор Альба покачал головой:
— Отнюдь не просто. Говоря на понятном вам языке, мне стоило большого труда взломатьсоответствующий код ваших ДНК и прочесть его. Одной из самых поразительных особенностей j-аномалии является её необычайная агрессивность. В процессе оплодотворения она стремится в точности скопировать свою структуру в ДНК парной хромосомы, фактически переделать её по своему образу и подобию. Это вызывает реакцию отторжения на молекулярном уровне, и в подавляющем большинстве случаев всё заканчивается ещё на стадии образования зиготы. Но если сопротивляемость… скажем так — «реципиента» будет подавлена, то шансы ДНК «донора» на успех значительно возрастут.
— Значит, обыкновенный иммунодепрессант, — ошеломлённо пробормотал я. — Всего-навсего иммунодепрессант.
— Какой угодно не подойдёт, — предупредил профессор. — Ведь это не обычное отторжение на клеточном уровне. Необходим препарат, воздействующий более глубоко, на молекулярную структуру.
Мало сказать, что я был потрясён. Я был просто сражён наповал. Тысячи лет колдуны ломали головы над тем, как выбраться из затягивающей нас трясины экзогамии и обеспечить стабильный приток свежей крови в Дома. Тысячи лет бесплодных изысканий не принесли ровно никакого результата… И вдруг простой смертный восьмидесяти лет отроду в течение одного дня находит разгадку и преподносит нам ответ на блюдечке с голубой каёмочкой!
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и то немаловажное обстоятельство, что среди колдунов генетика не в особом почёте, слишком часто её применение на практике приводит к плачевным результатам, однако в данном случае решающую роль сыграло не наше невежество, а скорее свойственный всем нам комплекс превосходства над остальными людьми. Мы считали неоспоримым фактом, своего рода аксиомой, что наши могучие колдовские хромосомы начисто сметают защитные порядки слабеньких хромосомок простых смертных, уничтожают их, сжигают дотла… и никому даже в голову не пришло предположить обратное! Я чуть не рассмеялся, вспомнив одного моего знакомого, который потратил уйму времени на составление невероятно сложного заклятия и был ужасно огорчён, когда ни с первой попытки, ни с десятой, ни с двадцатой оно не возымело желаемого эффекта. Только непредвзятый взгляд лишённого предубеждений человека смог обнаружить ошибочность наших исходных допущений.
— Доктор Макартур, — произнёс озадаченный профессор Альба. — У вас такой вид, словно я помог вам открыть дверь в другие миры.
— В некотором смысле так и есть, — честно ответил я. — Вы какой памятник предпочитаете, из золота или платины?
Его глаза округлились:
— Что?
— Видите ли, профессор, эта генетическая аномалия присутствует не только у всех моих родственников, но и у многих моих соотечественников. Это… это результат одной древней мутации. Невесть сколько времени мы варимся в собственном соку, так что вопрос об эндогамии для нас очень актуален. Если ваша гипотеза найдёт
Воспользовавшись тем, что Рик, настойчиво жестикулируя, подзывал меня к себе, я извинился и отошёл, оставив профессора Альбу в полном недоумении. Впрочем, я и сам был нимало удивлён своей откровенностью.
Но времени собраться с мыслями у меня уже не осталось. Едва лишь я успел присоединиться к августейшему обществу членов королевского дома Астурии, как церемониймейстер дал знак слугам распахнуть двери и торжественно объявил:
— Дамы и господа! Её величество королева!
Эти слова вызвали у меня невольный вздох облегчения. До самого последнего момента, не отдавая себе отчёт, я панически боялся, что Анхела появится в обществе своего дебильного муженька. И хоть как бы я не убеждал себя в том, что меня не вдохновляет перспектива общаться со слабоумным королём, действительная причина была куда банальнее — я попросту ревновал. И ревновал дико.
Анхела будто сошла с обложки модного журнала. Есть женщины, которым не к лицу слишком шикарные наряды, — и таких, к слову сказать, большинство. Вместо того, чтобы выгодно подчёркивать красоту своей обладательницы, не в меру роскошная одежда затмевает её; поэтому даже в высших слоях общества редко встретишь женщину, которая одевается, как на сезонных показах мод. Конечно, хватает великосветских дур, покупающих всё, что предлагают им известные кутюрье. Чаще всего, подобные образчики «последнего крика моды», ни разу не ношенные, хранятся в гардеробах на зависть менее состоятельным подругам, а толку от них не больше, чем от почётных грамот добровольного общества защиты непородистых кошек.
Другое дело, если красота не обычная, а ослепительная, как вспышка молнии, хлёсткая, как удар кнута. Для такого редкого типа женщин, к которому принадлежала и Анхела, что-то среднее не подходит. Их одежда должна быть либо очень простой и непритязательной, либо представлять из себя нечто сногсшибательное, отвлекающее часть внимания от их чересчур броской внешности. Судя по всему, Анхела следовала этому правилу. Во время первой нашей встречи она была одета в шорты и свободную блузку, очень практично и без претензий, зато на приём явилась совершенно преображённая. На ней было потрясающее платье (могу поклясться — из последней коллекции мэтра Лавуазье), в её тщательно уложенных чёрных волосах то тут, то там, словно звёзды, сверкали алмазы чистой воды, пальцы обеих рук были унизаны кольцами, на запястьях красовались изящной работы браслеты с крупными бриллиантами. Снова вошедший в моду длинный боковой разрез при ходьбе почти полностью открывал взору её стройную ногу, обтянутую тонкой паутиной чулка, а чисто декоративная подвязка довершала картину, придавая ей оттенок глубокой, но ничуть не вульгарной, сексуальности.
Да уж, Анхела умела преподнести себя, тут возразить нечего. Она оттачивала это умение годами, оказавшись в незавидном положении красивой молодой женщины, на плечи которой взвалилось тяжкое бремя власти. Живой и острый ум, светившийся в её глазах, в сочетании с необыкновенной, завораживающей красотой, производил поистине магическое действие. Пусть Анхелу называли куклой, Крошкой Барби или как там ещё — но на самом деле она была Снежной Королевой, суровой, властной, решительной и в то же время необычайно женственной и желанной. Я уверен, что в этом зале не нашлось бы ни одного мужчины, который посмел бы перечить ей, ослушаться её приказа, воспротивиться её воле, который не пошёл бы ради неё в огонь и в воду. Я бы точно пошёл — и не только потому, что в огне я не сгорю, а в воде не утону. Я влюбился по уши и ничего не мог поделать с собой; даже мысль о ребёнке Дженнифер не отрезвляла меня. И если это очередное наваждение, я не хотел, чтобы оно прошло…