Миры Источника. Трилогия
Шрифт:
— А вот и нет. Об этом я не просил. Просто она почувствовала… мой интерес и самостоятельно проявила инициативу.
— Но ты же видел Дану только раз, — заметил я. — Да и то через зачарованную лужу. Как тебя угораздило?
— Сам не пойму, — ответил Брендон. — Это, что называется, с первого взгляда. Даже не со взгляда, а… с первой мысли. Не знаю, как это случилось — то ли ты что-то напутал, настраивая зеркало, то ли она неумело с ним обращалась, — но в тот момент, когда ты принял вызов, я на секунду почувствовал её присутствие. Не просто услышал адресованные тебе мысли — контакт был гораздо глубже. Я прикоснулся к
— Ого! — ошарашенно произнёс я. — И ты… тебе ничего…
— Нисколько. Наоборот, мне стало очень приятно и уютно. Я словно впал в лёгкий наркотический транс. А потом увидел её, услышал её голос… и по уши втрескался.
— М-да, — только и сказал я. На память мне пришло одно пренеприятнейшее происшествие сорокалетней давности. Я много бы отдал за то, чтобы вычеркнуть из своей памяти этот прискорбный эпизод времён моей юности. Но, увы, из песни слов не выкинешь. Пока я жив, пока я помню, кто я такой, со мной будут и эти воспоминания — горькие, болезненные, мучительные…
Её звали Ребекка или просто Бекки. Она была простой смертной, к тому же еврейкой — а в моём родном Доме, в силу определённых исторических причин, весьма неприязненно относились к её народу. Однако я любил Бекки, даже собирался привести её в Солнечный Град и назвать своей женой.
Но прежде чем поступить так, я решил проверить её чувства ко мне. Тогда я был слишком молод и глуп; я пренебрёг советами старших, которые не уставали твердить нам, юным колдунам, что очень опасно заглядывать в мысли других людей, а тем более — в самую их душу, где скрывается самое сокровенное, самое интимное. Я хотел знать, что на самом деледумает обо мне Бекки, как на самом делеона ко мне относится.
И я узнал. Убедился, что она любит меня больше всего на свете, искренне и самоотверженно. Но это уже не имело ни малейшего значения — ибо в тот же момент моя любовь к ней умерла. Я сам убил её, заглянув Бекки в душу. Хотел проверить её чувства, а вместо этого проверил свои. И они не выдержали такого испытания…
С тех пор я не виделся с Ребеккой и старался не думать о ней, но полностью забыть её я не смог. То, что я совершил, пусть и невольно, было самым гадким поступком всей моей жизни, и любое напоминание о нём вызывало у меня стыд. В результате сильного комплекса вины у меня выработалось стойкое неприятие любых проявлений антисемитизма, который среди детей Света был весьма распространён. Порой я столь откровенно демонстрировал свои убеждения, что яростные борцы с мировым сионизмом, даже невзирая на моё положение принца, занесли меня в свои чёрные списки. И никто понятия не имел, что моя терпимость — дитя любви, закончившейся ненавистью, и рождена она в муках раскаяния…
Я тряхнул головой, прогоняя непрошенные воспоминания. А Брендон истолковал мой жест по-своему.
— Что, не веришь? Я понимаю, в это трудно поверить. Внутри каждого человека столько грязи, что лишь он сам может терпеть её, да и то не всегда. А для постороннего увидеть её, прикоснуться, попробовать — в лучшем случае противно. Всё это так — но должны же быть исключения. Те самые исключения, которые подтверждают общее правило; исключения, без которых это самое правило становится бессмысленным. В случае с Даной как раз было такое исключение, и вместо всего наихудшего, что в ней есть, что есть
— Похоже, вы не мыслите себя друг без друга, — сказал я.
— Ещё бы, — кивнул Брендон. Затем подозрительно покосился на меня и добавил: — Но если ты намекаешь…
— Боже упаси, — поморщился я. — Ни на что не намекаю… И знаешь, брат, мне кажется, что вы с Брендой отчасти сами виноваты в том, что вас подозревают в кровосмешении. Ваши настойчивые утверждения, что между вами ничего нет, не было и быть не может, производят обратный эффект. Я-то, положим, верю вам, потому что хочу верить. Однако вынужден признать, что ваш излишний пыл настораживает. Будь я к вам объективен, то, пожалуй, припомнил бы пословицу, что дыма без огня не бывает. Или другую, ещё более меткую — на воре шапка горит.
Брендон был явно обескуражен моим ответом. Он смущённо отвёл взгляд, достал из кармана сигарету и закурил.
— Хорошо, Артур, мы с Брендой учтём твоё замечание. И кстати, о горящих шапках. Всякий раз, когда речь заходит о Дане, у тебя неуловимо меняется голос. Становится нежнее и теплее. С чего бы это?
Ценой невероятных усилий мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица.
— Ты что, ревнуешь?
— Да, ревную, — честно сознался Брендон. — Ты, наверное, решишь, что это несерьёзно, ведь я действительно видел Дану только пару минут и обменялся с ней едва ли парой слов, но… — Он замялся. — В общем, я считаю, что ей будет очень к лицу алая с золотом туника и венец королевы Света.
Почему-то я совсем не удивился. Может быть потому, что и сам мысленно примерял к Дане корону Авалона… Я вздохнул, забрал у Брендона сигарету, в три затяжки докурил её и выбросил окурок за борт.
— Твоя ревность не по адресу, брат. Не стану скрывать: между мной и Даной всё же есть… ну, некоторая симпатия. Но мы только друзья — не более. А вот кого ты впрямь должен остерегаться, так это Моргана Фергюсона. Ради Даны он даже собирается развестись с женой. У него серьёзные намерения — как и у тебя.
Пока он обдумывал услышанное, я сунул руку за отворот камзола и извлёк оттуда небольшое круглое зеркальце. Брендон собирался встать и отойти в сторону, но я жестом велел ему оставаться на месте.
Рябь… Туман… Контакт.
Я увидел лицо Даны в обрамлении огненно-рыжих волос, которые беспорядочно разметались по подушке. Она смотрела на меня, сонно улыбаясь, и часто моргала глазами. Лично для меня нет зрелища прекраснее, чем вид нежащейся в постели девушки, и мне стоило больших усилий не залюбоваться ею в присутствии Брендона.
— Доброе утро, Дана, — сказал я. — Извини, что разбудил.
— Привет, Артур, — ответила она. — Не беспокойся, я уже давно проснулась. Вот только никак не могу заставить себя встать.
— Почему? Заболела?
— К счастью, нет. Просто мне скучно. После твоего возвращения мы с Дейдрой ни разу не ссорились по-настоящему.
— Так это же чудесно!
Дана вздохнула:
— Может быть. Но, признаться, я так привыкла к нашим ссорам, что теперь скучаю без них.