Миры Пола Андерсона. Т. 2. Победить на трех мирах. Тау — ноль. Полет в навсегда
Шрифт:
Астрофизик дружески сжал руку навигатора и доверительно проговорил:
— Опост, мы уже пропахали по космосу тысячу миллионов лет. Резонно видеть какие-то изменения.
Будро не мог так спокойно воспринимать астрономическую терминологию.
— Ты хочешь сказать… — прошептал он, — что вся Вселенная состарилась, пока мы летим, да?
Впервые за многие годы опытный навигатор перекрестился.
Дверь в кабинет старшего помощника была закрыта. Чиюань немного помедлила перед тем, как нажать кнопку звонка. Когда Линдгрен впустила ее, китаянка смущенно пробормотала:
— Мне
— Пишу, — ответила Линдгрен. Даже ссутулившись, она была на голову выше планетолога. — У меня выдался свободный часок.
— Неудобно тебя беспокоить, но…
— А для чего же я существую, Айлинь? Садись.
Линдгрен вернулась к письменному столу, заваленному стопками бумаг. Переборки дрожали, меняя звук в зависимости от величины ускорения. Лететь при нормальной силе тяжести оставалось день с небольшим. «Леонора Кристин» подбиралась к галактическому клану непредсказуемых размеров и плотности.
Какое-то время жила надежда на то, что именно здесь удастся отыскать место, где можно будет остановиться. Реальность опровергла надежду. Слишком сильно выросла величина обратного тау.
На общем собрании кое-кто предлагал все-таки притормозить хоть немного, чтобы в следующем клане было легче остановиться. Ничего преступного в этом предложении не было, и торможение не исключалось — если бы только космографы располагали более точными данными. Но в их распоряжении были только данные статистики, и на их основании Чидамбаран и Нильссон утверждали, что вероятность обнаружения места для остановки представляется более высокой в случае продолжения полета в режиме ускорения. Доказательства их оказались столь вескими, что большинство членов экипажа с ними согласились, приняв мудреные выкладки астрономов на веру. Реймонту пришлось-таки усмирить немногочисленных бунтовщиков.
Чиюань уселась на краешек гостевого кресла — маленькая, аккуратно причесанная, в короткой красной тунике со стоячим воротником и широких белых брюках. Черные блестящие волосы китаянки были сколоты на затылке белым костяным гребнем. Линдгрен выглядела совершенно иначе, и дело тут было не только в росте и цвете волос. Ее рубашка была расстегнута у ворота, рукава закатаны до локтя, кое-где перепачкана. Волосы нерасчесаны, глаза ввалились.
— Что ты пишешь, если не секрет? — начала разговор Чиюань.
— Проповедь, — ответила Линдгрен. — Так трудно. Я же не литератор.
— Проповедь? Ты?
Линдгрен печально усмехнулась:
— Ну, не в прямом смысле проповедь. Обращение капитана к празднику Летнего Солнцестояния. Он ведь все еще проводит службы сам. Но попросил меня обратиться к экипажу от его имени.
— Он не совсем здоров, да? — негромко спросила Чиюань.
Линдгрен стала серьезной.
— Да. Надеюсь, ты не станешь об этом болтать. Пусть все так думают, а говорить не стоит. Все его работа, ответственность… — печально проговорила она, упершись локтями о стол и обхватив голову ладонями.
— Но в чем он может себя винить? Разве у него есть другой выбор, кроме как доверить нашу судьбу автоматам?
— Он переживает, — вздохнула Линдгрен. — А последнее обсуждение?
— А нужен ли праздник? — тихо спросила Чиюань.
— Не знаю, — устало отозвалась Линдгрен. — Просто не знаю. Сейчас, когда… нет, — мы еще ничего не объявляли официально, но люди переговариваются и считать умеют… скоро уже будет пять или шесть миллиардов лет… — Она подняла голову, руки ее бессильно упали. — Праздновать земной праздник Летнего Солнцестояния, когда Земли-то уж, наверное, и нет вовсе…
Линдгрен крепко сжала подлокотники кресла. На миг в ее синих глазах вспыхнул безумный огонь. С минуту она смотрела перед собой, не мигая, словно ослепла, но мало-помалу напряжение спало, она поникла, откинулась на спинку кресла и сухо проговорила:
— Констебль убедил меня в необходимости следовать ритуалам. «Доверие». «Взаимопонимание». «Объединение» — после недавней перепалки на общем совете. «Возрождение надежд» — особенно ради еще не рожденного младенца. «Новая Земля… Мы вырвем ее из десницы Господа»… Если слово «Господь» еще хоть что-то значит для кого-то. Может быть, о религии и говорить не стоит, не знаю. Карл мне только в общих чертах обрисовал эту речь. Он считает меня замечательным оратором. Меня! Сразу поймешь, каково положение дел, верно?
Линдгрен смутилась, взяла себя в руки.
— Прости, — пробормотала она. — Я не должна была выкладывать тебе свои проблемы.
— Проблемы у нас общие, старший помощник, — успокоила ее Чиюань.
— Пожалуйста, не надо так! Меня зовут Ингрид. Но все равно, спасибо. Понимаешь, твое спокойствие… выдержка… это так важно. Ты одна из тех, на кого можно положиться. Сад покоя… Да… Что у тебя за дело? — спросила Линдгрен.
Чиюань потупила взгляд.
— Дело в Чарльзе.
Кончики пальцев Линдгрен побелели.
— Ему нужна помощь, — продолжала Чиюань.
— У него есть помощники, — проговорила Линдгрен.
— Что они могут без него? Что мы все без него можем? Ты сама, Ингрид? Ты ведь тоже от него зависишь!
— Конечно, — резко кивнула Линдгрен, сплела пальцы и до боли сжала. — Ты должна понять… может быть, он никогда тебе о том не говорил, и мне не говорил, и я ему тоже… но только мы с ним больше не в ссоре. Все забылось, мы просто работаем вместе. И я хочу ему только добра.
— Может быть, ты хотела бы поделиться с ним добротой?
— Ты о чем? — нахмурившись, резко спросила Линдгрен.
— Он устал. Так устал, что ты просто не представляешь, Ингрид. Ему так одиноко.
— Он такой человек.
— Может быть. И все-таки он не машина, не огонь, не хлыст, не пистолет ходячий. Я успела его узнать поближе. В последнее время я смотрю на него… как он спит, когда удается… Он живет из последних сил. Я слышу, как он порой разговаривает во сне…
Линдгрен сжала кулачки.
— Что мы можем сделать для него?
— Верни ему хоть часть его сил. Ты можешь, — твердо сказала Чиюань и посмотрела Линдгрен прямо в глаза. — Понимаешь, он любит тебя.