Миры Роджера Желязны. Том 10
Шрифт:
Когда нас привел сюда юный туземец по имени Луис, служба была уже в разгаре. Помещение было метров восемь в длину и пять в ширину, с высоким потолком и грязным полом. Вокруг столба в центре медленно и важно двигались танцоры. Их темная плоть мерцала в тусклом свете древних керосиновых ламп. С нашим приходом в помещении стало тесно.
Мама Джули с улыбкой взяла мою руку. Она отвела меня к алтарю и сказала:
— Эрзули была добра. Я кивнул.
— Ты ей нравишься, Номико. Ты долго живешь, много путешествуешь и возвращаешься.
— Всегда, — сказал я.
— А те
— Друзья. Они не будут докучать.
Она засмеялась, когда я это сказал. Я тоже.
— Я их спрячу подальше, если ты позволишь нам остаться. Мы постоим в тени по углам комнаты. Если хочешь, чтобы я их увел, я уведу. Вижу, вы уже много танцевали, много бутылок опустошили…
— Оставайтесь, — сказала она. — Как-нибудь приходи днем поболтать.
— Приду.
Затем она отошла, и для нее освободили место в круге танцующих. Довольно крупная, хотя и с тоненьким голосом, она двигалась как огромная резиновая кукла, но не без грации, делая шажки под монотонный гром тамтамов Папы Джо. Через какое-то время эти звуки заполнили собою все вокруг — мою голову, землю, воздух, — возможно, такими казались удары сердца кита наполовину переваренному Ионе. Я следил за танцорами. И я следил за теми, кто следил за танцорами.
Я выпил пинту рома в надежде догнать остальных, но не догнал. Миштиго продолжал потягивать Коку из бутылки, которую он прихватил с собой. Никто не заметил, что он голубой, но мы явились довольно поздно, и все шло своим чередом, так, как и положено.
Красный Парик стояла в углу, и вид у нее был презрительный и испуганный. Она прижимала к себе бутылку, но и всего-то. Миштиго прижимал к себе Эллен, но и всего-то. Дос Сантос стоял возле двери и следил за всеми — даже за мной. Хасан, присевший у стены, справа от двери, курил маленькую трубку с длинным чубуком. Вид у него был мирный и спокойный.
Мама Джули, насколько я понял, начала петь. Остальные голоса подхватили песню:
Papa Legba, ouvri baye! Papa Legba, attibon Legba, ouvri baye pou pou passe! Papa Legba… [3]3
Текст на так называемом гаитянском креольском языке, сформировавшемся на базе французского языка с заимствованиями из языков Африки, индейских диалектов, английского и испанского языков.
Так все шло, и шло, и шло. Меня охватила дремота. Я пил ром, и жажда усиливалась, и я пил ром.
Не знаю, сколько уже мы там околачивались, когда это случилось. Танцоры целовали ритуальный столб и пели, и гремели погремушками из тыквы, и разливали вокруг воду, и парочка туземцев вела себя как ненормальная и болтала что-то бессвязное, и жертвенное блюдо на полу превратилось в кашу, и воздух был полон дыма, и я стоял, привалившись к
Звук этот раздался оттуда, откуда я его не ждал.
Вопил Хасан.
Долгий его то ли вопль, то ли стон вернул меня в реальность, ошеломил, лишил равновесия, так что я тяжело ударился о стену. Тамтамы продолжали стучать все так же ровно, без сбоев. Однако некоторые из танцоров остановились, озираясь.
Хасан уже встал на ноги. Зубы его были оскалены, глаза как щелки, лицо его в блеске пота пошло от напряжения горами и долинами.
Борода его была как огневой удар наконечника копья.
Одежда его, зацепившаяся за какие-то настенные украшения, была как черные крылья.
Руки его, гипнотически медленно шевелясь, душили кого-то невидимого.
Звериный рык вырывался из его глотки.
Он продолжал давить кого-то невидимого.
В конце концов удавил, и руки его пружинно разомкнулись.
Тут же возле него возник Дос Сантос, стал что-то говорить, но они обитали в разных мирах.
Один из танцоров принялся тихонько стенать. К нему присоединился другой — затем все остальные.
Мама Джули отделилась от круга и пошла ко мне — как раз в тот момент, когда Хасан начал все по новой, на сей раз с большим артистизмом.
Тамтам продолжал излагать свой равномерный земной танец.
Папа Джо даже глаз не поднял.
— Плохой знак, — сказала Мама Джули. — Что ты знаешь об этом человеке?
— Много чего, — ответил я, усилием воли очищая свои мозги.
— Ангелсу.
— Что?
— Ангелсу, — повторила она. — Бог тьмы, которого надо бояться. Ангелсу вселился в твоего друга.
— Объясни, если можешь.
— Он редко приходит в наше селение. Он здесь нежеланный гость. Те, в кого он вселяется, становятся убийцами.
— Думаю, Хасан просто попробовал новую курительную смесь — мутантную амброзию или еще что-нибудь.
— Ангелсу, — снова сказала она. — Твой друг станет убийцей, потому что Ангелсу — бог смерти, и он приходит только вместе с ней.
— Мама Джули, — сказал я, — Хасан и так уже убийца. Если бы за каждого убитого им ты получила бы кусочек жвачки и попробовала бы всю ее сжевать, ты бы выглядела, как бурундук. Он профессиональный убийца — и поэтому старается держаться в рамках закона. С тех пор как на материке разрешены дуэли, большую часть своей работы он на них и делает. Ходили слухи, что иногда он совершает незаконные убийства, но это ни разу не удалось доказать. Так что, — закончил я, — скажи мне, кто он, Ангелсу — бог палачей или убийц? Все-таки между ними должна быть какая-то разница.
— Для Ангелсу — никакой, — промолвила Мама Джули.
Тем временем Дос Сантос, дабы прекратить спектакль, схватил Хасана за запястья. Он пытался разомкнуть его руки, однако как-нибудь попробуйте согнуть прутья решетки, и вы представите себе эту картину.
Я пересек помещение и со мной еще несколько человек. Как оказалось — к счастью, поскольку Хасан наконец заметил, что перед ним кто-то стоит, и рывком вниз освободил руки. Тут же из-под его одежды появился стилет с длинным лезвием.