Миры Роджера Желязны. Том 10
Шрифт:
— По-моему, ты просто водишь меня за нос, — сказал я ему. — Другие заполучают свои элегии, мне бы хотя бы парочка хороших детских стишков.
— У меня такое чувство, что твоя вскоре будет закончена, — заметил он. — Я постараюсь вовремя сделать для тебя экземпляр.
— О! Из каких таких глубин проистекает сие чувство?
— Кто может локализовать источник вдохновения?
— Ты.
— Это снизошло на меня, когда я медитировал. Я был занят сочинением элегии на
— Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переносить вес с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Таким образом я концептуализирую твою идею. Ну и что дальше?
— Ничего. Ты все это не совсем правильно понимаешь.
— Это культурная традиция, против которой у меня никогда не было достаточного иммунитета. Вроде моей слабости к узлам, лошадям — Гордия, Троя… Сам знаешь. Мы прилипалы.
Он молчал на протяжении десяти последующих шагов.
— Так перья или свинец? — спросил я его.
— Пардон?
— Это загадка калликанзаросцев. Выбирай.
— Перья?
— Ты ошибся.
— А если бы я сказал: «свинец»?
— Ну… У тебя только один шанс. Правильный ответ тот, который нужен калликанзаросцу. Ты проиграл.
— Это слегка смахивает на приговор.
— Такова Калликанзароя. Скорее греческое, чем восточное коварство. Не столь непостижимое. Поскольку твоя жизнь часто зависит от ответа, калликанзаросец, как правило, предпочитает, чтобы в проигравших был ты.
— Почему?
— Спроси при встрече у какого-нибудь калликанзаросца, если представится такой случай. Они натуры неуправляемые.
Мы вышли на нужную авеню и повернули по ней.
— С чего это тебя вдруг снова заинтересовал Редпол? — спросил Фил. — Ты ведь давным-давно ушел оттуда.
— Я ушел в подходящее время, и все, что меня интересует, это оживает ли он снова — как и в прежние дни. Хасан мнит себя шишкой, поскольку всегда обеспечивает успех, и я хочу знать, что там у них в загашнике.
— Ты не встревожен тем, что они тебя отыскали?
— Нет. Возможно, в этом есть свои неудобства, но я сомневаюсь, что это меня свяжет.
«Роял» засверкал перед нами, и мы вошли, прямиком направившись в номер люкс. Когда мы шагали по ковровой дорожке коридора, Фил в порядке констатации заметил:
— Опять я создаю помехи.
— Похоже, что так.
— О'кей. Десять против одного, что ничего ты не разнюхаешь.
— На это ставить не буду. Возможно, ты и прав. Я
— Привет, — сказал я, когда она открылась.
— Входите, входите. И мы вошли.
Десять минут мне потребовалось, чтобы перевести разговор на прискорбную тему избиения Бедуина, поскольку там была Красный Парик, сбивавшая меня с толку тем, что была там и сбивала с толку.
— Доброе утро, — сказала она.
— Добрый вечер, — сказал я.
— Есть что-нибудь новенькое в Искусствах?
— Нет.
— В Монументах?
— Нет.
— В Архивах?
— Нет.
— Какая интересная у вас работа!
— О, все романтики из конторы информации — это они создали ореол, растрезвонили про нас чего нет. А в действительности мы лишь обнаруживаем, восстанавливаем и сохраняем письменные следы и остатки материальной культуры человечества.
— Что-то вроде старателей культурной помойки?
— М-да… Думаю, сказано точно.
— Но зачем?
— Зачем что?
— Зачем вы это делаете?
— Кто-то должен, ведь это культурная помойка. Так что постараться стоит. Свою помойку я знаю лучше всех.
— Ты одержим, при том что и скромен. Тоже хорошо.
— Когда я просился на эту работу, было не так уж много из кого выбирать, — а я знал, где припрятано огромное количество помоек.
Она протянула мне питье, сама сделала полтора глоточка из своего бокала и спросила:
— Они еще и вправду вокруг нас?
— Кто? — поинтересовался я.
— Старые боги. Корпорация божеств. Вроде Ангелсу. Я думала, что все боги покинули землю.
— Нет, не покинули. То, что в большинстве своем они похожи на нас, не означает, что они ведут себя так же, как мы. Когда человек покидал землю, он не предложил им отправиться вместе с ним, а у богов тоже есть гордость. Однако, возможно, они должны были остаться, — есть такая вещь под названием ананке, смертная участь. Никому ее не миновать.
— Как и прогресса?
— Да. К вопросу о прогрессе. Как Хасан прогрессирует? Когда я видел его в последний раз, он остановился на мертвой точке.
Уже на ногах. Орясина. Толстая черепушка. Здоровехонек.
— Где он?
— Дальше, налево, Зал для игр.
— Пожалуй, я схожу выразить ему свое сочувствие. Прощаешь?
— Уже прощен, — сказала она, кивая, и пошла послушать, как Дос Сантос говорил с Филом. Фил, естественно, приветствовал такое пополнение.
Никто не отметил мой уход.
Зал для игр находился в другом конце длинного коридора. Подходя, я услышал «шмак», потом стало тихо, а потом снова — «шмак».