Миры Роджера Желязны. Том 17
Шрифт:
— Тебе-то что жаловаться? — хмыкнул Фауст. — И собой сказочно хороша, и знаменита дальше некуда!
— От такой сказочной славы впору взвыть! Назначили меня на роль вечной дурочки-инженю. Друзья ржут надо мной и в глаза, и за глаза. И знаешь почему? Потому что вокруг постоянно отираются типы вроде тебя, которые воображают себя крутыми мужиками — только из-за того, что подминают под себя мою личность, делают из меня рабыню.
— У меня и мысли не было порабощать вас, чаровница моя! — самым галантным тоном отвечал Фауст. — Вы шутите! Это я ваш покорный раб и готов исполнить любой ваш каприз!
— Ой, засохни!
— Ну, об этом не может быть речи, — отозвался Фауст. — Знаете, я изо всех сил стараюсь быть вежливым. Постарайтесь и вы не лезть в бутылку.
— Перебьешься! — отрезала Елена. — Я женщина независимая. Пусть мужик лапает меня, как хочет, но никогда ни перед одним не стану ходить на задних лапках!
— Хм-м, — пробурчал Фауст, — мудрый мужчина счел бы достаточной удачей делать с твоим телом, что он захочет, и не стал бы претендовать на большее.
— А тебе и к телу доступа не будет! — отчеканила Елена. — Лучше убей меня, скорее сдохну, чем тебя к себе подпущу!
«Будет дальше меня изводить — и впрямь убью», — угрюмо подумал Фауст, скрипнув зубами от злости. Самое комичное — Елена не вызывала в нем особого желания. Ему страстно хотелось быть ее повелителем, командовать ею, подавлять. Но лечь с ней в постель? Пока она молчала, Фауст не мог ею налюбоваться. Однако стоило ей открыть рот — ну ведьма ведьмой! К такой не очень-то тянет. Фауста удивляло, что ни один древний автор не оставил едких замечаний по поводу Елениной манеры разговаривать.
— Послушай, — примирительно сказал Фауст, — будь умной девочкой. Не так-то много ролей мы играем в этом мире. Я играю роль хозяина — хотя, смею тебя заверить, ты не та служанка, которую мне хотелось бы иметь. Сказать по совести, мне не очень уютно с дамами голубых кровей. По мне лучше какая-нибудь пастушка-простушка. Но сознание, что я могу владеть тобой, тешит самолюбие и очень вдохновляет, даже если я лично не испытываю особой радости от подобной перспективы. Короче, я играю свою роль самца-повелителя, которому выпала большая удача, — независимо от того, что у меня в душе. А ты — то ли судьбой, то ли богиней Необходимости, то ли его величество случаем, то ли еще чем — выбрана на роль самой желанной женщины в мире. Ты, Елена, живое воплощение соблазна. Тебе дана роль, и очень недурная. Нет числа женщинам, готовым обменяться судьбой с тобой! И поверь, твоя роль далеко не худшая. Так постарайся же ей хоть немного соответствовать.
Елена задумалась на минуту.
— Ладно, Фауст, язык у тебя подвешен что надо и ты не вешаешь лапшу на уши, а говоришь, что думаешь. Я тебе тоже правду-матку скажу. С чего ты вообразил, что ты мне пара? Елена Прекрасная — легендарный характер. А ты кто такой? Что-то не слыхала про тебя!
— Потому что я стану легендарным характером через многие-многие столетия после твоей смерти. В вашем античном мире юноши мечтали стать Одиссеями или Ахиллами. В нашу эпоху идеалом для юношества стал доктор Фауст.
— И в чем же, говоря в двух словах, этот идеал состоит? — спросила Елена.
— Трудно словами передать сущность типического характера. Скажем так: стержнем характера Фауста, Фауста как идеи, является вечная неудовлетворенность, неутолимое стремление к чему-то большему. Этим он не исчерпывается, но вкратце все
— Выходит, Фауст — что-то вроде современного Прометея?
— Мысль не глупая, — с одобрительным смешком сказал Фауст, — хотя есть тут нюанс. Прометей плохо кончил — его приковали к скале, и стервятник прилетал клевать его печень. А Фауст, наоборот, расковался, вырвался из своего времени и пространства и свободно путешествует во все концы Вселенной. Разумеется, не без некоторой помощи со стороны друзей. И в этом ключевая разница между героем эпохи прошлой и героем эпохи новой.
— Речи ты кончаешь отменно, — сказала Елена и хихикнула: — Ты при всех обстоятельствах так отменно кончаешь?
При таком намеке естество Фауста невольно напряглось, и ему пришлось усилием воли усмирить возбужденную плоть.
— Хорошо, — сказала Елена, — я не против продолжить путешествие. Признаюсь, я начинаю тащиться от нового мифа, который ты помаленьку сооружаешь. Куда мы направимся дальше? Хотя бы намекни.
— Дальше нам надо убраться отсюда подальше. Эй, Харон! Паром готов к отправлению?
— А есть у вас все необходимое для заклинания?
— Есть, есть, — сказал Фауст, передавая полученный от Аззи пакетик.
Харон снял крышку бака для магического горючего и осторожно высыпал туда содержимое пакетика. Стоило Фаусту произнести над баком заклинание, как у борта парома появился водяной дух, отдал швартовы и исчез, после чего паром содрогнулся. Из бака с магическим горючим повалили клубы серовато-зеленого дыма с охряным оттенком и сияющим ободком. Немного погодя заклинание по переносу в пространстве заработало в полную силу, и паром двинулся вперед, стремительно набирая скорость.
Случись на берегу знающий наблюдатель, то, провожая взглядом паром Харона, удаляющийся в клубах серовато-зеленого дыма, он бы решил: что-то неладно! Этот странный дым рвотного вида совсем не похож на обычный выхлоп магического двигателя. Да, заключил бы этот наблюдатель, путешественникам грозит большая беда. И он был бы недалек от истины.
Глава 4
Мак оказался на дороге между двумя ровными рядами тополей и зашагал вперед. Взойдя на пригорок, он увидел неподалеку шпили великого города. Стояла теплая солнечная погода. На дороге было довольно оживленно; прохожие ходили в примерно таких же штанах, кафтанах и мягких туфлях, которые носили жители Кракова, но здесь их приукрашивали с особым итальянским щегольством. Мак скользнул взглядом по самому себе и с удовлетворением обнаружил, что Мефистофель позаботился одеть его согласно местной моде. В отличном настроении он вошел в ворота чудесной, кипящей жизнью Флоренции.
На узких улочках царило праздничное оживление: казалось, все жители высыпали из домов в своих лучших нарядах. В этот прекрасный весенний день Флоренцию переполняли праздничные чувства. Едва ли не на всех балконах и крышах развевались разноцветные флаги и флажки, у каждой городской общины — свои. На улицах кишели торговцы маленькими кружками горячей пиццы — она была совсем недавним кулинарным изобретением, подарком Возрождения всем будущим эпохам. Конные латники в стальных шлемах и с копьями наперевес курсировали по улицам, покрикивали на прохожих, заставляли людей посторониться — словом, вели себя с дурацкой надменностью полицейских всех времен.