Мишка Forever
Шрифт:
– Ты тоже в тридцать второй учишься? Да? А в каком классе?
– Зачем тебе?
– Да ладно, не хочешь, - не говори, - спокойно отзывается он.
– В шестом "Г", - почему-то всё-таки отвечаю я.
– Пока в "Г", но скоро нас переформировывать будут, - народу прибавляется, переезжают сюда многие.
– Нас тоже хотят. Я в восьмом "А". Я после восьмого хотел в Суворовское пойти, отец против, почему-то. Придётся в девятый, наверное...
– Почему против?
– Против, а толком ничего не говорит. Обычно он всегда мне всё толком объясняет, а тут
– От чего?
– Тихоокеанского Флота. Мы в Магнитке два года всего живём, а до этого отец на Дальнем Востоке служил, до того как в запас вышел, мы там жили. Тихоокеанск, Шкотово-17, слыхал? Ну, правильно, и не должен был ты слыхать, - закрытая зона это. Я, вообще-то, здесь родился, в Магнитогорске, и к бабушке сюда всегда приезжал, на каникулы и так. Потом вот совсем переехали. А твои родители кто?
– У меня только мама, отец умер, когда я маленький совсем был.
– Извини, Илья...
– За что?
– удивляюсь я.
– Я его и не помню вовсе. А с мамой мне хорошо. Она меня знаешь, как любит? Больше жизни. И я её тоже...
– Ну, это-то понятно...
Мы уже не стоим даже, а сидим на лавочке у моего подъезда, смахнув с неё мягкую снежную гору. Мне совсем расхотелось домой. Мне почему-то делается как-то уютно под этими грузными хлопьями, валящими с серебряного купола неба. И пацана этого я совсем не опасаюсь даже, и почти забываю, как страшно мы встретились...
– Был ещё дед, но он тоже в прошлом году весной умер, - продолжаю я говорить.
Рассказываю я всё это неспешно, тоже как-то задумчиво, невольно стараясь попасть в тон Мишке.
– Вообще-то, он мне прадед был, но я его просто дедом звал. Он тоже был военный, как и твой папа, всю жизнь в армии. Он очень долго прожил, ему девяносто пять лет было.
– Ого! Здорово, - вот повидал, наверное.
– Да. Он мне знаешь, как много всего рассказывал? Да и то, наверное, не всё, конечно.
Мишка смотрит вверх, прямо навстречу мохнатому белому покрывалу, неспешно, но упрямо накрывающему истосковавшийся по снегу город. Появляется убегавший, было, по каким-то своим собачьим делам, Корнет.
– Смотри, Ил! Прямо Дед Мороз!
– негромко, и тоже как-то задумчиво, смеётся Мишка, показывая на своего пса.
И точно, тот совсем покрылся снегом, превратившись в какого-то белого медведя, только очень необычного, - стройного и остроухого. Я тоже тихо смеюсь, и совсем не опасаясь этого огромного пса, начинаю сгребать снег у него со спины. Корнет вдруг коротко гавкает мне прямо в лицо и припадает на передние лапы, выпятив вверх поджарый зад и смешно махая обрубком хвоста.
– Это он тебя играть зовёт, Ил. Хочешь, покидай ему снежки, палку сейчас не найти. Он знаешь, как здорово снежки ловит, даже сальто какое-то умудряется делать от восторга!
Это, конечно, очень заманчиво звучит, но...
– Да нет... Хорошо бы, но пора мне, как бы мама не пришла. Правда, пора.
– Ну, - домой, так домой. В другой раз поиграем.
Он встаёт, и, стянув с руки вязаную перчатку, протягивает
– Ну, чего же ты?
– терпеливо говорит Мишка, а сам опять с какой-то щемящей грустью улыбается мне.
– Давай лапу!
Я, помедлив, подаю ему руку. Он жмёт её не сильно, бережно даже, но я чувствую, что он сильный парень. Вот дела, блин, - думаю я растеряно...
– Слушай, тебе точно пора, руки у тебя, как ледышки. Ты чего это без варежек?
– Да есть, есть варежки, в сумке где-то валяются.
– Ну, так ты одевай, если есть, зима всё-таки. Ну, пока, что ли?
– Пока. А... это...
– Что?
– Да так, ничего...
– Ты знаешь, что? Ты как придёшь домой, сразу в горячую ванну залезь и не думай ни о чём, главное. А потом поешь, и спать ложись, и всё. А завтра утром уже всё по другому будет, точно тебе говорю. Ну ладно, давай, беги. Лети домой, самолётик-Ил!
Я послушно подхожу к двери подъезда, берусь за ручку, но оборачиваюсь и смотрю на Мишку. Тот не уходит, а смотрит на меня. Он уже не грустный, а просто спокойный.
– Слушай, а какая у тебя квартира? Ну, номер какой, если это не военная тайна.
– Пятьдесят третья, - смеюсь я, тоже мне тайна!
– Это на пятом!
Я скрываюсь в подъезде, но не бегу к лифту, а просто некоторое время стою у двери. Потом приоткрываю маленькую щёлочку и одним глазом выглядываю на улицу. Мишка продолжает стоять у подъезда и смотрит вверх. На мои окна, похоже, смотрит, - куда же ещё ему там смотреть. Я распахиваю дверь и зачем-то громко ему объявляю:
– У нас это, у нас лифт работает!
– Да ну? Работает?
– восхищается этот странный парень.
– А ты не врёшь? По-моему ты мне всё-таки врёшь, глупому такому и доверчивому!
Я смеюсь и продолжаю смотреть на него, стоя в дверях.
– Ну ладно, пока, Ил-Илья! Увидимся, если, конечно, захочешь...
Вот тебе на!
– думаю я, поднимаясь в лифте к себе на пятый этаж. Странно как всё получилось. И не страшно мне сейчас вроде, и не тоскливо даже, - так, осадок только какой-то маленький, как будто палец чуть-чуть порезал. А ведь я сейчас волком выть должен! Раненным... Ха! Как Мишка забавно меня называет, - Ил! Самолётик... Вот же блин, неужто, я ключи посеял? Эт-того, только мне... Уф-ф, вот они!
– Мгяу-у!
– с порога орёт наш Пират, завидев меня дома.
– Здорово, котяра!
– говорю я ему, торопясь раздеться.
– Как делишки, как детишки? А у меня вот сам не знаю даже как... Щас я в ванную пойду, а ты дом охраняй и обед грей.
– Мяу?
– с сомнением в голосе отвечает Пират, но долго размышлять не в его правилах и он, задрав хвост, направляется на кухню и оттуда призывно кричит: - Мня-Мнеу-у!
– Тебеу-у!
– дразнюсь я.
– Ты лопать, что ли, хочешь? Я ж тебя после школы кормил уже! Что там у нас, в холодильнике? А, Пиратище? Ты сколько жрать можешь, объедала полосатый? Да постой ты, не ори, сейчас нарежу, рыба-то мороженная, даже тебе не угрызть, тигра ты пиратская. Вот, получай, кис-кис-кис.